— Бедняга, — оглядываясь на его дверь с улицы, как-то совестливо даже промолвил Эмиль.
— … Почему его не удивил мой титул? Разве курьер от издательства может быть графом?
— Запросто. Есть у нас один фрукт — Фелисьен Верну его зовут. А в паспорте у него написано: «маркиз де ля Верней».
— Безобразие!.. Вы обещали вознаграждение от некоего Дориа, следовательно ему на днях придёт счёт…
— Да пёс с ним. Выкрутится.
Макс повёл нового знакомого с собой на улицу Мантихор, где Эмиль живо поучаствовал в торге и выбил свой полтинник сверху сразу предложенных букинистом шестисот франков.
Прощаясь, Макс протянул сотенную купюру.
— Спасибо. Привет Эжену, — ответил Эмиль просто и кивнул с весёлой улыбкой.
Вот каких лиц давно, а может и никогда не видел Макс…
Глава VIII. О том, как опасны могут быть книги и дети
В половине шестого было уже темно. Макс спешил домой, надеясь, что ужин детей оправдает продажу бесценной рукописи. Улица же мучила его — фонари напоминали подожжённые леса… Чтоб упокоиться, глубокий интеллектуал втолковывал себе, что источником света может быть почти любой газ, нефть и её производные, в теории — электричество, так что скармливать огню древесину слишком глупо. Грезя о превращении всех видов энергии в световую, он взошёл на шестой этаж, открыл дверь, шагнул в чёрную комнату и увидел в тускло-сизой раме окна силуэт человека, склонённого над книгой.
— Эй! — окликнул Макс, — Брось — ты же ничего не видишь.
— Буквы горят…
— Не выдумывай.
Эжен вздохнул, закрыл книгу ((Макс сразу понял, какую)) и повернул голову — то ли к вошедшему, то ли на улицу и тяжело молчал.
— Ты, стало быть, действительно так сжился с тьмой, что…
Голос Макса трепетал и глох.
— У тебя, — проговорил наконец Эжен, — бывало так…: читаешь, и кажется, будто это о тебе?
Макс положил на диван куль с едой, вслепую взял с каминной полки спички, чиркнул, поднёс к свечам…
— Всем случается находить свои черты в литературных героях, или черты героев — в себе…
— Я не о том. Я сказал:
— Хм, какая редкая форма паранойи… Нет, не припомню…
— А у меня постоянно.
— Ловишь себя на том, что копируешь поступки каких-то персонажей?
— Нет! Как ты не понимаешь!? Это же я сам. Я уже совершил эти поступки раньше…
— …То есть книги повествуют тебе о твоём прошлом?
— Вроде того.
— Это мешает?
— Ещё как!
— Почему?
— Потому что это были преступления! Я никогда бы ничего подобного не сделал сейчас!.. Но прошлого уже не изменить… Все, что я могу — это стараться не повторить… Но возможно ли? Кажется, оно живёт, растёт само по себе… и настигает меня, рвётся в моё настоящее, хочет целиком меня поработить, стать моим будущим… и вечным… Сегодня оно вдруг оказалось очень близко…Может, у меня просто-напросто едет крыша?… Ты не представляешь, как бы я хотел оказаться обычным психом, не знающим, кто он такой!..
Лицо Эжена было всё-таки обращено к стеклу, и он мог рассматривать себя, как в зеркале. Он видел на своей шее ожерелье из язычков пламени, а на щеках — капли нового дождя.
Макс, ничего не говоря, вынул из его рук книгу и спрятал её куда-то под стол, потом осторожно потрепал Эжена по перевёрнутой ладони:
— Проблема может быть и не в тебе, а в самих книгах. Среди них много порченых, проклятых и запретных. Первые искажают мышление читателя, поражают его душу недугами; вторые обязывают его к каким-то поступкам под угрозой смерти и страшных несчастий; третьи — … их просто ни в коем случае нельзя открывать, иначе в опасности окажется нечто большее, чем покой, здоровье и жизнь одного человека.
— Каждая книга кем-то написана. И о ком-то. И проклял её тоже кто-то. Твоё содомское чтиво писала чья-то рука. Её владелец жил, как каждый из нас, видел то же небо… Как это понять!?
— Я не хочу об этом говорить. У меня был удачный день: я пообщался с симпатичны малым — этим твоим Эмилем Блонде — и выручил больше пятисот франков, купил еды. Сейчас мы будем ужинать. Ты успел познакомиться с детьми?
— Нет. Они сидели, запершись.
— Тогда я их позову, а ты разложи тут всё. Если не трудно.