— Снова дождь, — проворчал Люсьен.
— Не бывает двух одинаковых дождей. Вступи под него. Если бы мы стояли на земле, не ней выросли бы грибы… Ты голоден?
— Ещё спрашиваете!
— Это значит да? Прекрасно. Пошли.
Он вывел Люсьена из мрака. Они очутились в великолепной комнате с высоким потолком, освещённой хрустальной люстрой. Правая и встречная стены были зеркальными, при чём по отражениям интерьера плавали в нём рыбки, жёлтые в голубую полоску; левая — мраморная, как и пол, украшена ампирными барельефами; за неё уходила вверх лестница. Стояли друг напротив друга два чёрных огромных дивана, а между ними на ворсистом пастельно-оран-жевом ковре — столик с фруктами, вином, дорогими кушаньями.
На правом диване лежал серый халат, и, пока Люсьен рассматривал убранство, англичанин оделся и сел. Он оказался безупречным красавцем северного типа, золотоволосым, подавляюще грациозным. Для истинного аристократа, впрочем, он был слишком румян и атлетичен, да и кудри его до плеч были жёстки, а улыбался он одними нижними зубами…
— Добро пожаловать к столу.
Люсьен бросился к тартинкам и сразу три запихнул в рот, жмурясь от удовольствия. Серый Жан разлил по трём бокалам белое вино. Гость тут же схватил один из них и запил своё лакомство, перевёл дыхание и спросил:
— А мне найдётся что надеть?
— Конечно, но чуточку позже. Хочу тебя разглядеть.
— Что уж во мне интересного?…
— Эта отметина — от пули?
Люсьен машинально прикрыл рукой шрам на груди.
— Совсем недавней… Но мы не будем говорить об этом сейчас. Не стесняйся. Не думай о себе. Посмотри на меня. Я сказал посмотри.
Он говорил неповелительно, но негромко. Среди этой роскоши её хозяин сидит в простом тусклом платье, честно соблюдая своё имя. А на серых складках переливались оттенки золотого, белого, розового, словно для всех чудес комнаты было честью хоть слегка приотразиться в невзрачной одежде.
— Вы меня спасли от смерти, обогрели, накормили… Я не понимаю, зачем я вам нужен.
— Разве я не сказал этого сразу же, на мосту?
— Я не помню, но скорее всего это было что-то утешительное, а значит, неправда. Не надо никаких добрых слов. У вас есть ко мне интерес. Просто скажите, какой… Я нищий, у меня ничего нет, даже репутации порядочного человека. Я не смогу вам помочь ни в интригах, ни в афёрах, ни в мистификациях, ни в чём другом…
— Ты мне можешь пригодиться не для дел, а для забавы.
— Для какой?
— … Кинь-ка мне персик.
Люсьен исполнил просьбу. Серый Жан повертел плод на ладони, взял со столика обою-доострый нож и надрезал от череночного углубления по ровной закруглённой бороздке, осторожно разломил.
— Ответьте мне прямо! — настаивал Люсьен, — Мне уже безразлично всё сущее,… но тем невыносимее неизвестность…
Англичанин надкусил дольку персика и, раздавив его мякоть языком об нёбо, спросил:
— Ты обязательно хочешь быть мне благодарным?
— Может быть, через час я буду вышвырнут обратно на улицу!?…
— Нет! Клянусь, ты уйдёшь отсюда, только если этого захотим мы оба — я и ты.
— Вы уже хотите?
— Меньше всего не свете. Я скорее опасаюсь, как бы не захотелось тебе, хотя у меня…
Не договорил: где-то наверху, над лестницей глухо грохнуло, и послышались тихие приближающиеся шаги — вниз по ступеням. В комнату вплыла, словно лебедь, прекрасная дама в белых просторных шелках с длинным шлейфом. Волосам её, волнистым, тёмным в рыжину, позавидовали бы героини полотен Россетти, а лицом она была похожа на леди Гамильтон. Она кивнула Серому Жану, что-то проговорила по-английски, тот встал, приблизился и тоже сказал нечто неразборчивое.
— Простите меня, — подал голос Люсьен, — но это невежливо: шептаться на незнакомом для присутствующих языке!
Дама удивлённо и с любопытством посмотрела на раздетого, исхудавшего человечка и пропела по-французски:
— Просто мы считали, что в Париже воспитанные мальчики знают английский.
— А вот зверьки, живущие на сваях сенских мостов, не знают, — заступился Серый Жан, — Крысёнок, назови миледи твоё имя.
— Люсьен Шардон.
— Маргарита Девере, — в ответ представилась прелестная и, отвернувшись, развязала шнур у шеи; распустившаяся в вороте хламида опала на пол, оставив даму одетой только в тёплый воздух и восхищённые взгляды. Её соотечественник с улыбкой подал ей половинку персика. Маргарита вошла в темноту; нежный силуэт искривился и пропал в морщинах дверного стекла.