Лицо женщины было совсем бледным; голубовато-серые тени лежали по окоёму ноздрей и рта. Несколько ниспадавших влажных прядей приклеились к коже лба.
— Когда она умерла… Я была снова в положении, когда это произошло, доктор. Я была на четвёртом месяце. Я больше не хочу! — кричала я после похорон. Хватит с меня! Сколько можно хоронить детей!.. А мой муж… он разгуливал среди гостей с кружкой пива в руке… он вдруг обернулся ко мне и сказал: «У меня есть новость для тебя, Клара. Хорошая новость». Вы можете представить себе это, доктор? Мы только что схоронили нашего третьего ребёнка, а он стоит с кружкою пива в руке и говорит мне, что у него есть хорошая новость. «Сегодня я получил назначение в Браунау, — сказал он, поэтому ты уже можешь начинать укладывать вещи. Это ещё один шанс для тебя, Клара. Новое место. И новый доктор..»
— Прошу вас, не надо больше разговаривать.
— Но ведь вы новый доктор, правда ведь?
— Да.
— И мы именно в Браунау?
— Да, конечно.
— Мне страшно, доктор.
— Постарайтесь отогнать страх.
— Какие же шансы теперь могут быть у четвёртого?!
— Вы не должны так думать.
— И я ничем не могу помочь… Я уверена, это что-то наследственное, что заставляет моих детей так вот умирать. Что-то должно быть.
— Что за бред!
— Знаете, доктор, что сказал мой муж, когда родился Отто? Он вошёл в комнату и, заглянув в колыбель, сказал: «Почему же все мои дети непременно должны быть такими мелкими и хилыми?»
— Я уверен, он не говорил этого.
— Он сунул свою голову прямо в колыбель к Отто, как если бы выискивал мельчайших насекомых, и сказал: «Всё же мне любопытно: отчего же не выходят экземпляры получше? Вот что любопытно». А через три дня после этого Отто умер. Мы быстро окрестили его, на третий день, а в тот же вечер он умер. И потом умер Густав. И потом — Ида. Все они умерли, доктор… И вдруг весь дом стал пустым…
— Сейчас не следует думать об этом.
— И этот… тоже очень мал?
— Он нормальный ребёнок.
— Но мал?
— Может быть, он немного и мал, но малорослые чаще всего значительно выносливее крупных. Только подумайте, фрау Гитлер, через год, в это же время, он уже почти научится ходить. Разве не счастье об этом думать!
Она ничего не ответила на это.
— А через два года он, вероятно, будет лопотать не переставая и сведёт вас с ума своей болтовнёй. Вы уже подобрали ему имя?
— Имя?
— Да, имя.
— Не знаю, право… Не уверена. Помнится, муж сказал, что, если родится мальчик, назовём его Адольфус.
— Значит, Адольф.
— Да. Моему мужу нравится это имя, потому что оно сходно с Алоизом. Моего мужа зовут Алоиз.
— Замечательно.
— О нет!.. — воскликнула женщина, вдруг оторвав голову от подушки. Всё тот же вопрос!. Они так же меня спросили, когда родился Отто. Это значит, он умрёт. Надо скорее окрестить его!
— Но-но, — сказал доктор, мягко поддерживая её за плечи. — Вы не правы. Клянусь вам, вы не правы. Я всего лишь любопытный старик, вот и всё. Я люблю поговорить об именах. Я думаю, Адольфус — особенно славное имя. Оно одно из самых моих любимых. Поглядите-ка, а вот и он!
Держа ребёнка над своей внушительной грудью, жена хозяина гостиницы плывущей походкой приблизилась к кровати.
— Вот он, вот он, маленький красавчик! — вся сияя, восклицала она. Хотите подержать его, дорогая? Или положить его рядом с вами?
— Он хорошо спеленут? — спросил доктор. — Здесь очень прохладно.
— Конечно же, хорошо.
Ребёнок был туго свит белой шерстяной шалью, и только выглядывала крошечная розовая головка. Жена хозяина гостиницы опустила младенца на кровать рядом с матерью.
— Вот и он, — сказала она. — Теперь вы можете лежать и глядеть на него сколько душе угодно.
— Думаю, вы будете довольны им, — сказал с улыбкою доктор. — Он прелестная крошка.
— У него самые миленькие на свете ручки! — воскликнула жена хозяина гостиницы. — Такие длинные изящные пальчики!
Но мать и не шелохнулась, она даже не повернула головы, чтобы взглянуть.
— Ну что же вы! — воскликнула жена хозяина гостиницы. — Он не укусит вас!
— Мне страшно взглянуть. Я не в силах поверить, что у меня ещё один ребёнок и с ним всё хорошо.
— Не глупите!
Мать медленно повернула голову и взглянула на маленькое, неправдоподобно спокойное личико, покоящееся рядом с ней на подушке.
— Это мой ребёнок?
— Ну конечно же!
— О!.. О… Но как он прекрасен!
Доктор отвернулся и, подойдя к столу, принялся укладывать свои вещи в портфель. Мать лежала, глядя во все глаза на ребёнка, и улыбалась, и дотрагивалась до него, и приглушённо ахала от удовольствия. «Здравствуй, Адольфус, — шептала она, — здравствуй, мой маленький Адольф…»