— Не знаю.
— Почему вы мне не сказали, что незадолго до 2 июня у вас пропала похожая вещица?
— Потому что была уверена, что это не то. Смешно даже думать. Как мой футлярчик очутился бы на ошейнике? Я его купила в «Мэй компани», по-моему, точно такие же продаются на Бродвее в других универмагах… с таблетками витаминов и прочим… тысячи по всему Лос-Анджелесу. Купила для папы. Он принимал какие-то таблетки, коробочка помещалась в кармашке для часов. Но я куда-то ее задевала…
— На ошейнике не могла висеть ваша коробочка?
— Могла, но…
— Ваша так и не нашлась?
Она тревожно взглянула на него:
— Думаете, это была она?
— Пока ничего не думаю, Лорел. Просто стараюсь упорядочить факты. — Эллери открыл дверь и осторожно выглянул. — Убедим вашего могучего друга, что я вас вернул в целости и сохранности. Не хочется быть стертым в порошок. — Он с улыбкой пожал ей руку.
И проследил уже без улыбки, как они спускаются по склону.
Эллери сошел вниз, набросился на холодную еду. В коттедже стояла унылая тишина, в которой он громко чавкал. Потом возник другой звук.
Стук в кухонную дверь?
Он вытаращил глаза.
— Войдите!
И она вошла.
— Делия!
Эллери вскочил со стула, держа в руках вилку с ножом. На ней был какой-то свободный длинный синий пиджак с обрамлявшим лицо капюшоном. Она остановилась, прислонившись спиной к двери, оглядывая комнату.
— Я ждала в темноте в саду. Видела машину Лорел… Решила еще постоять после того, как они уехали… с Кроувом. Не знала, ушла ли ваша экономка.
— Ушла.
— Хорошо. — Она рассмеялась.
— Где оставили машину?
— Под горой на боковой дорожке. Оттуда шла пешком. Какая у вас симпатичная кухня…
— Неосмотрительное утверждение. — Эллери не пошевелился.
— Не приглашаете?
— Пожалуй, нет, — медленно вымолвил он.
Улыбка исчезла, а потом опять засияла.
— Зачем так серьезно? Я просто ехала мимо, решила заглянуть, узнать, как…
— …продвигается дело.
— Конечно. — На щеках играли ямочки. Странно, раньше он этого не замечал.
— Неудачная мысль.
— Почему?
— Город маленький, кругом глаза и уши. Женщине в Голливуде легко погубить репутацию.
— Ах, вот что. — Делия помолчала, сверкнула зубами. — Безусловно, вы правы. Глупо с моей стороны. Только порой… — Она замолчала, пожала плечами.
— Что?
— Ничего. Я уже ухожу… Есть что-нибудь новое?
— Ничего, кроме вопроса о крысином яде.
Делия вздрогнула:
— Я действительно думала, будто мышь завелась.
— Разумеется.
— Спокойной ночи, Эллери.
— Спокойной ночи.
Он не вызвался проводить ее вниз с горы, чего она, видимо, и не ждала.
Он долго смотрел на кухонную дверь.
Потом поднялся наверх, щедро налив себе выпить.
В три часа утра оставил попытки заснуть и вылез из постели. Включил лампы в гостиной, набил и раскурил вересковую трубку, погасил свет, сел, глядя на мерцавший внизу Голливуд. В момент размышлений свет раздражает.
Эллери принялся размышлять в темноте.
Дело, конечно, загадочное. Однако загадка — лишь то, на что не находишь ответа. Найдешь — и загадка исчезнет. Его ничуть не беспокоит фантастический ореол вокруг дела вроде утреннего лос-анджелесского тумана. Любое преступление фантастично, поскольку осуществляет то, что большинство людей совершает лишь в мыслях. Неизвестный преступник фантазировал двадцать с лишним лет…
Он усмехнулся в темноте. Вернемся к автору записки.
Удивительно не то, что он подбрасывает отравленных собак и пишет странные записки с обещанием медленной смерти и таинственных предупреждений с особым смыслом. Удивительно, что он питает в душе ненависть так долго, что за это время практически успело вырасти новое поколение. Это уже не фантазия, а тяжелая патология.
Фантазия — отклонение от нормы. Дело в степени. Голливуд всегда отличается непропорциональным количеством отклонений от нормы. В Вандалии, штат Иллинойс, Роджера Прайама не допустили бы в общество как чужеродный элемент, а в каньонах юга Калифорнии он чувствует себя как дома. Возможно, в Сиэтле найдутся свои Делии Прайам, но ее настоящее место в голливудском раю среди гурий, где она олицетворяет желанную женщину. Поселившийся на дереве парень, которого в Нью-Йорке отволокли бы в психушку, здесь стал очередным предметом обожания и добродушных газетных заметок.