— Найдется. Вот только прикручу ей хвост! И тогда — на все четыре стороны…
Продав дочерей и получив за них деньги, Джемшир и в самом деле терял к ним всякий интерес. Он вычеркивал их из своей памяти. Он даже не припомнит, как выглядели две дочери от первой жены. Он продал их и получил деньги… Никто не напоминал ему о них, тем более что обе пошли по рукам и попали в «заведение».
Джемшир достал четки и, заложив руки за спину, молча ходил из угла в угол тяжелыми злыми шагами.
Что ни день, то новые неприятности. В округе только и разговоров о сельскохозяйственных машинах. И особенно о машинах, которые могут заменить мотыгу… Вначале никто не обращал внимания на подобную чепуху, и тех, кто приносил эти слухи, попросту поднимали на смех. Но смех звучал все реже, особенно когда сведущие люди стали подтверждать, что в Америке, например, не только пашут и сеют машинами, но даже от ручной прополки уже отказались. Почтенные хаджи, правда, стояли на своем: «И в 1927 году об этом слышали! Тогда тоже взялись было пахать „фордзонами“! А где они теперь, эти „фордзоны“? На свалках поржавели. Вода уходит, песок остается. Берегите своих быков, и ничего вам больше не надо…»
Джемшир остановился.
— Как дальше жить, Решид? Я пропал, если сюда навезут этих машин, что могут сеять, полоть, жать. Пропал, как пить дать пропал, Решид!
Решид понимающе покачал головой:
— Что правда, то правда… Остается уповать на всевышнего, Джемшир! И может, все эти машины — чистая выдумка…
Джемшир стал быстро перебирать четки.
— Машиной можно пахать — это понятно. Ну, сеять. Но чтобы полоть…
В том-то и дело, что в кофейне Джемшир собственными ушами слышал, как богатые окрестные землевладельцы обсуждали преимущества «машинной обработки» земли. Один сказал: «…весь цикл, включая прополку, производится машинами… Об этом рассказывали люди, побывавшие в Америке и видевшие все своими глазами».
— Если так, батраки станут не нужны, — сказал Решид.
— Не может этого быть. Не слушай ты эти глупые разговоры. Ну вместо сотни станут нанимать десяток-другой…
Он подошел к двери. Долгим взглядом окинул улицу и пешеходов. Он стоял и провожал пустыми глазами извозчичьи фаэтоны с обитыми резиной колесами, юркие такси. Джемшир смотрел на улицу, знакомую ему до мельчайших подробностей, но ничего не видел. Его мысли были заняты этой проклятой девчонкой и этими машинами для прополки. Пусть не в этом году, но на следующий привезут машины, и тогда его дело лопнет: спрос на батраков упадет.
А не будет спроса на батраков, и он станет не нужен. Конечно, он должен полагаться на всевышнего, но жить одной милостью аллаха свыше его сил, он привык жить шире. А средства для такой жизни давало ему его «дело»… Конечно, аллах не оставит без куска глотку, которую сам продырявил. Но эта проклятая девчонка… Как она кричала ему в лицо! Вся в Хамзу. Тому только скажи: пойди убей — и повторять не придется: пойдет и убьет.
Джемшир тяжело вздохнул.
Он стареет, а дела идут все хуже. И дети подросли один за другим. Завтра они станут совсем взрослыми, поумнеют…
Ему показалось, что он задыхается.
Чем жить? Где то время, когда из-за красавца Джемшира ссорились женщины, а деньги текли рекой? Почему он не знал им цены? У него была бы теперь, к примеру, кофейня. Он заходил бы по вечерам, чтобы подсчитать выручку. Две тысячи чашечек кофе по десять курушей, итого двести лир. Половину — в дело, половину — в карман. А сто лир в день чистыми — немалые деньги. Он жил бы, как Музафер-бей. Правда, Музафер тратит в день не сто, а тысячу лир, а может быть, и того больше, но никто и не собирается тягаться с беем. Джемшир обошелся бы и сотней. Только бы не заупрямилась эта девчонка… Они пригласили бы Рамазана, выпили бы… Он повернулся к Решиду:
— С того дня он так и не заходил?
Решид сделал вид, что не понял.
— Кто?
— Рамазан-эфенди…
— Нет, не заходил. Только бы твоя Гюллю не заупрямилась…
— Упокой аллах душу отца твоего. У нас с тобой одни мысли…
Он опустился на скамейку рядом с Решидом.
Решид продолжал:
— Если бы твоя Гюллю не заупрямилась…
— Бутылка ракы, закуска… Гюллю прислуживает парню… — стал воодушевленно расписывать Джемшир.
— Упокой аллах душу отца твоего!
— Девчонка изредка прислуживает… А потом мы оставляем их вдвоем…
У Решида заблестели глаза.
— …И говорим Музаферу: простите, Музафер-бей-эфенди, но так случилось, что молодые сотворили глупость…
— И Музафер-бей…
— Отвечает «хорошо», женит племянника на Гюллю, и делу конец.