Решид хлопнул в ладоши и потер руки.
— А в один прекрасный день, — мечтательно сказал он, — когда всевышний призовет Музафер-бея…
Они умолкли, и каждый стал представлять себе, как всевышний призовет Музафер-бея, как все состояние останется его племяннику Рамазану, то есть теперь уже мужу Гюллю, а мужу Гюллю — значит Гюллю. А если Гюллю, то…
Тоски как не бывало. Джемшир выпрямился. Он почувствовал неожиданный прилив сил. Музафер-бей закатывает глаза и переселяется в лучший из миров, а Джемшир — в его имение, на правах тестя Рамазана-эфенди. И пусть везут сюда сеялки, веялки — для него это не имеет уже никакого значения.
Он покосился на Решида. Тот сидел с закрытыми глазами и раскачивался как маятник. Ведь если состояние перейдет к дочери, опекуном будет Джемшир. Но дела Джемшира всю жизнь ведет он, Решид, и никто другой. Человек, который без ведома Решида за всю жизнь не решался сходить по нужде, становится хозяином имения… Кому он поручает дела, как не своему верному Решиду…
— Выдав девчонку за племянника бея, надо устроить ему автомобильную катастрофу… — тихо сказал Джемшир.
— Или пустить ему пулю в лоб! — Решид разрезал воздух рукой.
— Точно. И да простит нам это аллах и сделает сладкими последние годы нашей жизни. И бей перед аллахом не в обиде: попировал всласть! Не грех и нам немного попользоваться!
— Попользуемся, это точно…
— Ты будешь при мне, брат Решид. А твою цирюльню к черту в ад…
Решид с презрением оглядел убогую каморку.
— Не жалко.
— А заодно мы пошлем ко всем чертям и лавочку этого Гиритли.
— Отец наследницы миллионов Музафер-бея не снизойдет до грязной шашлычной Гиритли!
— А то и в Стамбул переедем, а, Решид?
Но Решид не согласился.
— Нет, совсем уезжать нельзя. Нельзя доверять имение чужим рукам. Будем наезжать туда в зимние месяцы, Когда здесь работы кончаются.
— На пальцах перстни, — вслух мечтал Джемшир, — часы у нас на золотой цепочке… И мчимся мы себе в Стамбул!
— Поездом!
— Никаких поездов.
— Машиной?
— Самолетом, вот!
Этого Решид не мог себе представить.
— В самом деле? — проговорил он и захихикал. Он взял со столика перед зеркалом флакон с полуобнаженной девицей на этикетке и уставился на нее. Он уже видел себя в самолете рядом с такой девицей. Он закрывает глаза. Ровно рокочут моторы самолета, в кабине — немного пахнет бензином. Он кладет руку на талию девицы, и она подвигается к нему. И вот уже под ними Стамбул…
Джемшир закашлялся. Решид открыл глаза и вздохнул. Ему стало грустно. Повернувшись к Джемширу, он сказал:
— Чего только не придет человеку в голову. — И выругался. — Эх, деньги, деньги. Человек молодеет, когда у него есть деньги. Он не знает препятствий и может еще раз жениться!
Джемшир расхохотался!
— Что так мало? «Раз!» Два, три, пять, десять раз… Были бы деньги. А что, Решид, — сказал он, вдруг посерьезнев, — не пригласить ли нам и вправду этого Рамазана-эфенди? Чего тянуть-то…
— Пригласить можно. Ты только приглядывай за девчонкой! Как бы она не сбежала до этого к своему арабу.
Джемшира опять охватила тоска. Ну забрал он ее с фабрики, ну запер дома. А кто знает, что придет в голову взбалмошной девчонке. Возьмет и сбежит. Правда, Хамза не спускает глаз с того парня, хвастает, что нагнал на него страху. Но кто может поручиться, что не нагрянет беда. От этой девчонки всего можно ожидать. Он вспомнил, как она собрала у дверей весь квартал. Да, от нее всего можно ожидать.
Он встал.
— Ты куда? — спросил Решид.
— Домой. Пойду взгляну на нее, — объяснил он.
— На Гюллю?
— На кого же еще? Растревожил ты меня, брат.
— Это правильно. За ней нужен глаз да глаз. Вернешься?
— Зайду ко второй жене…
— Разве сегодня получка?
— А ты что, забыл?
— Ну, тогда до вечера…
— До вечера… Встретимся у Гиритли…
Решид проводил его до дверей, задумчиво посмотрел вслед удаляющемуся Джемширу и вернулся к своему стулу. Надо будет не просто пригласить Рамазана. На этот раз надо действовать умнее. Он шепнет ему пару слов насчет того, что Гюллю, мол, согласна, и парень разойдется. Мать выпроводим, а потом пусть Музафер-бей платит и за выпивку и за «закуску». Ну, а если девчонка заартачится? Если она, как это у них говорится, «уже отдала свое сердце другому»? Этому арабу?
«Дурак, — сказал он себе в зеркало, — конечно же не тебе». И отвернулся.
«Если бы это была моя дочь!.. Ну и что бы ты сделал?» — спросил он и представил себе Гюллю, какой видел ее в последний раз — сильной, с насупленными бровями. Получалось, что рядом с ней он просто старикашка. А она вон какого великана не побоялась. Решид вспомнил Джемшира с открытым ртом под градом тарелок…