— Ведь я не увозил ее, — неожиданно повторил Кемаль вслух.
Мухсин, еще с утра наблюдавший за Кемалем, сразу понял в чем дело.
— Когда она убежала? — спросил он.
Кемаль вздрогнул, обернулся и опустил голову.
— Ей-богу, мастер, я не увозил ее!
— Рассказывай, — потребовал Мухсин.
— Чего рассказывать… Ну, ехал я утром на велосипеде на работу, смотрю Пакизе с моей. Оказывается, меня ждут. Так и так, говорят… Отец, мол, собирается продать ее племяннику одного помещика. Есть такой, Музафер. Ну, она и решила убежать.
Мухсин не водил дружбы с Джемширом, но, как и все соседи, хорошо знал вербовщика. Мухсин и не сомневался, что в один прекрасный день Джемшир продаст хорошенькую Гюллю, как продал в свое время старших дочерей. Потому он и советовал Кемалю отказаться от этой девушки и, как говорится, не лезть на рожон…
Мухсин понял.
— Ну хорошо, что же ты собираешься делать? — поинтересовался он.
— Что значит «что я собираюсь делать»?
— Вы уже?.. — мастер сделал неопределенное движение пальцами.
— Нет, что ты!
— Ну так и не вздумай! Сколько ей лет?
— Шестнадцать…
— Смотри, Кемаль, не трогай ее!
Кемаль безнадежно махнул рукой.
— Да что ты, мастер. Мне теперь и в голову это не придет.
— Она у твоей матери?
— Да.
Гюллю смотрела, как «свекровь» помешивала деревянной ложкой суп в кастрюле, и думала о своей матери. Мать ни в чем не виновата. Гюллю подслушала ночной разговор отца и знала, что мать здесь ни капли не виновата. И они не имеют права ругать ее за то, что Гюллю сбежала. Гюллю сидела как на иголках. Может быть, сейчас мать как раз расплачивается за ее побег.
Старуха кашлянула.
— У тебя мать есть?
По-турецки она говорила с сильным акцентом.
Гюллю утвердительно кивнула головой.
— А отец?
— И отец есть.
— Брат есть?
— Старше меня на год.
Ну и попал же ее сын. «Она любит меня, и я ее люблю, говорю тебе, чтобы ты знала», — вот все, что сказал сын. Если отец с матерью согласны, все и было бы как у людей: сказали бы — приходи сватай! А то втихомолку. И брат, видишь, старший есть. Сохрани, аллах, от беды. Родители-то девчонку могут назад потребовать, да еще упекут Кемаля в тюрьму.
Старуха совсем расстроилась.
Как увидела — девушка из такси выходит с узелком, на сердце и лег тяжелый камень. Не дай бог, принесет она беду, ее сыну.
Старуха встала и заковыляла в комнату. Гюллю посмотрела ей вслед. Пакизе сказала про свекровей: «Пусть провалится самая лучшая из них!» Пакизе права. Старуха явно недовольна ее приездом. Бамия сушеная. Господи, только бы все хорошо кончилось!
Старуха вернулась с банкой красного перца, присела на корточки у очага, корявыми пальцами захватила щепотку, другую, бросила в суп. Задумчиво закрыла банку.
— Тебе сколько лет?
— Шестнадцать.
— Вай, вай! Ах, дитя мое. Неразумная молодость… А ты подумала, чем все это кончится? А если придут полицейские и заберут моего сына в тюрьму?!
Гюллю гневно вскинула голову.
— Не бойся, ничего не случится. Я знаю, что сказать полицейским. Твой сын не увозил меня, я сама убежала к нему. И точка!
Старуха вздрогнула. Дерзкие они какие, городские-то… Не-е-т. Ей бы такую невестку, как Фаттум, тихую, скромную. Кроме Кемаля и не знает никого. А как она, бедняжка, побледнела, когда увидела с Кемалем незнакомую девушку… А когда поняла, в чем дело, слезы так и брызнули из глаз, и лицом вся белая такая стала…
Старуха тяжело поднялась, смахнула слезу, навернувшуюся на глаза, и пошла из кухни.
— У, старая… — Гюллю проводила ее обиженным взглядом. — Есть ли у меня отец, есть ли у меня мать, сколько мне лет, вдруг придут полицейские… Ни за что я с тобой жить не стану! К соседям, наверно, пошла мне косточки перемывать.