Женщины из бара… Ясин-ага знал их всех наперечет. Конечно, приезжали только красивые. Музафер-бей не терпел у себя в имении некрасивых женщин. Исключением были только батрачки.
Сегодня Ясин-ага был в добром расположении духа.
— Ну, что нового? — спросил он.
Залоглу хотел ответить, что сам пришел к нему за новостями, но только вздохнул. Дядя давно уже дал согласие на его женитьбу и даже сговорился о цене. Оставалось только заплатить эту тысячу лир и сыграть свадьбу. И еще — усы… Без усов Залоглу не мог появиться в городе.
— Ты что вздыхаешь? — участливо спросил Ясин-ага и, почувствовав настроение Залоглу, стал утешать парня.
— Наберись терпения, — сказал он. — У того, кто уповает на аллаха, волк овцу не утащит. Твоему дядюшке Ясину семьдесят пять лет…
Но Залоглу позвали. И Ясин умолк.
— Иди, дядя зовет! — крикнула Гюлизар, а когда он подбежал к крыльцу и спросил, зачем он понадобился дяде, Гюлизар расхохоталась.
— Я пошутила, — призналась она. — Скучно мне одной. А ты где был?
— Разговаривал с дядюшкой Ясином…
Они прошли на кухню. Кухня была завалена свертками, банками, кульками: гости, нагрянувшие в полночь, привезли из города всякой снеди. Гюлизар села на низенькую скамейку, закинула ногу на ногу, закурила. Залоглу остался стоять. Он смотрел мимо Гюлизар, мимо голых коленей, которые она и не пыталась прикрыть.
— Ты что, уснул? — усмехнулась Гюлизар и стала усаживаться поудобней, освобождая ему место рядом. — Стоит как пень!
— А что же мне делать? — пробормотал он и отсутствующим взглядом посмотрел на женщину.
Гюлизар выругалась.
— Ну что ты так…
— Проваливай, — с досадой сказала она и отвернулась. — Раньше надо было учиться.
Залоглу молча толкнул дверь и вышел. Сверху доносилась музыка, истеричный визг и хохот женщин. Вдруг, все заглушая, прогремел голос Музафер-бея. Он звал Залоглу.
Залоглу пригладил волосы, вытер тыльной стороной ладони губы и побежал наверх.
Свет огромных ламп искрился в хрустальных бокалах. Пьяные музыканты с покрасневшими глазами водили смычками, дули в трубы. Женщины в красных, фиолетовых, зеленых, желтых платьях полулежали в старинных креслах в стиле Людовика XV и на венских диванах. У мужчин был скучающий вид. Музафер-бей уткнулся носом в тарелку с салатом и старался изложить свои идеи Зекяи-бею, выводившему Музафера из себя своей насмешливой улыбкой.
Зекяи-бей взял бутылку вермута, налил себе половину бокала.
— А дальше?
Музафер-бей послал племянника на кухню, показав на опустевший стол.
— Что дальше?
— Значит, Вольтер…
— Издеваешься, Зекяи, — рассвирепел Музафер-бей.
Зекяи-бей поставил бокал и положил себе салата.
— Ты неправильно понял Вольтера…
Музафер-бей перевел взгляд на книжные шкафы, закрывавшие сплошь левую стену залы. Он был признанным обладателем самой богатой в округе библиотеки и поэтому слыл самым культурным человеком. Он употреблял в полемике вызубренные наизусть отрывки из Локка, Джордано Бруно, Гоббса или Кондильяка…
Музафер-бей гордился своей библиотекой и охотно демонстрировал ее во всей красе гостям. Впрочем, люди сведущие не обольщались насчет начитанности Музафер-бея, не принимали всерьез его легко меняющихся взглядов и за глаза называли просто «жеребцом».
Книги, поблескивавшие в ярком свете ламп тиснеными корешками переплетов, были куплены и выставлены здесь не для чтения, а в целях саморекламы владельца — все это знали, хотя предполагалось, что владелец богатой библиотеки не раз перелистывал и Боссюэ, и Малларме, и Дидро, и Фараби, и все эти сотни томов — от философского словаря Вольтера до древнеиндийских правовых кодексов, от описания похода Юлия Цезаря в Галлию на латинском языке до сочинения Монтескье «О духе законов» на французском. Всех поражали огромные лингвистические атласы. Здесь можно было найти также пособия по садоводству и редкий экземпляр книги «Дитя Анатолии», написанной арабским каллиграфическим почерком, и все это должно было свидетельствовать о широте интересов хозяина прекрасной коллекции.
— Я правильно понял Вольтера. Я не невежда. Ты не можешь утверждать, что я невежда. Да что за примером далеко ходить, друг мои! Скажи-ка, что такое знание по Локку?
— Я не знаю.