Слова тощей жены Решида назойливо лезли в уши. Та продолжала учить ее уму-разуму. Сельви, старшая жена отца, ей поддакивала.
Старшая жена Джемшира считала, что до некоторой степени вправе решать судьбу Гюллю. Первая жена — первая любовь. Она благодарна ему за это и останется преданной женой.
Узнав, что Гюллю заупрямилась и уже который день сердит отца, Сельви поспешила на помощь. Заходили и другие жены Джемшира, и все — с советами Гюллю не упрямиться, не идти против воли отца. «И потом парень-то араб… Тоже сокровище нашла! Разве можно любить араба?»
И женщины всплескивали руками.
Они сидели до тех пор, пока узкие улочки не погружались во тьму. Как и вчера, как и третьего дня, женщины ни минуты не молчали, они убеждали, срамили, увещевали — и все попусту: девчонка оказалась упряма, как гяур. Мусульманка такой упрямой быть не могла.
Терпение Гюллю лопнуло:
— Я неверная, не верю в аллаха, не понимаю слов…
— Тьфу ты, прости нас, аллах, грешных… Ну об отце-то подумай…
— Не лезьте ко мне. Нет у меня никакого отца! Нет у меня брата, нет у меня матери, никого у меня нет! Я из земли выросла. Для меня и отец, и мать, и брат — все он один: Кемаль!
— Ах ты, бесстыжая…
— Я бесстыжая. Ни стыда, ни совести во мне не осталось.
— Срам-то какой… И это девушка! Вы только поглядите на нее! — зашумели женщины.
— А что такого? Что на меня глядеть? Мне идти замуж — мне и мужа себе искать.
— Совсем рехнулась! Нет, не кончит она добром.
Старшая жена Джемшира поняла, что словами делу не поможешь. Она схватила Гюллю за руку и с силой потянула к постели Мерием.
— Иди, девка, иди, непокорная. Иди, посмотри, до чего мать довела, может, стыдно тебе станет!
— Мне не стыдно! Пусть стыдятся те, кто это сделал!
— Тьфу! — крикнула пышная соседка в черных шароварах и плюнула ей в лицо.
— Да ты что! — вспыхнула Гюллю. — Приди в себя. Разве можно плевать в лицо честному человеку?
— Это ты честная?!
Женщина презрительно оглядела ее, повернулась и пошла прочь.
Гюллю с ненавистью смотрела ей вслед. Ее трясло. Гюллю с трудом сдержала себя, чтобы не разрыдаться.
— Никто тебя любить не станет такую! — выговаривала тощая жена Решида. — Где это видано, чтобы девушка шла против желания родителей? Так ведь он, парень этот, чужой тебе, и ради чужого против отца с матерью идти?!
Жена Решида зажгла керосиновую лампу на полке. Она говорила еще долго, все уже ушли, а она все говорила с упрямой верой в то, что одолеет Гюллю.
Гюллю опустила занавеску, легла в постель и покрылась с головой. Так хоть меньше слышен хриплый, ненавистный голос костлявой Решидовой жены. Но все-таки слышен. Она заставляла себя не слушать, но он лез в уши.
Во сне она видела Кемаля. Они были вместе. Положив голову на плечо Кемаля, она плакала и рассказывала ему, рассказывала… а слезы катились градом. Кемаль вытер своей большой мозолистой рукой ее слезы и сказал: «Молчи. Теперь уж плакать нечего. Все позади. Никто тебя не разлучит со мной. Теперь ты моя, а я твой!» Гюллю с волнением спросила: «А где отец и Хамза?» — «Я их обоих убил, — сказал Кемаль. — Да, убил. А в тюрьму меня не посадили потому, что я убежал». И когда она спросила, что же они теперь будут делать, и пожаловалась, что ей страшно, что она боится за него, он ответил: «Не бойся, никто меня не поймает. Я переменил костюм, и мы уедем из этого края. Они нас не найдут…» — «Поедем, Кемаль. С тобой куда хочешь поеду. Далеко, совсем далеко. Так, чтобы нас не нашли. Мы возьмем другие имена, и оба будем работать, ты и я. Поедем и будем жить одни…» — «Поедем, Гюллю», — успокоил ее Кемаль. «И нас никто не разлучит!» — «Никто», — отозвался он. И она попросила: «Обними меня, Кемаль». Сильные руки Кемаля крепко обняли Гюллю. «Обними меня, Кемаль!» Стальные руки сжали ее крепче. Горячее дыхание Кемаля обожгло ей лицо, она вздрогнула и проснулась: отец, Хамза, Решид, Мамо!.. Чуть не плача от ярости, она натянула одеяло на макушку. Накажи их, аллах! Что им надо? Какой хороший сон она видела. Хоть бы ненадолго оставили ее в покое… А они даже во сне не оставляют ее. Что им надо?!
Хамза со злостью сорвал с нее одеяло.
Гюллю вскочила.
— Ты что? Чего тебе опять надо?
Все четверо были пьяны. Они рассматривали ее глазами, налитыми кровью.
— Дитя мое, Гюллю. — Решид еле ворочал языком. — Сегодня опять спрашивали о тебе. Нам уже стыдно смотреть нм в глаза. Ты бы согласилась…
— Нет! — отрезала Гюллю.
— Дочка, дитя мое.
— Я тебе не дочка и не дитя…
Хамза грязно выругался.
Гюллю сверкнула глазами и ответила ему проклятием.