- Уж не взыщите, сэр, - сказал он хрипловатым полушепотом, - но мы решили вас потревожить. Тут, в общем, довольно жуткое дело приключилось. Ваш, в общем, брат:
Уилфрид с хрустом стиснул руки.
- Ну, что он еще натворил? - почти выкрикнул он.
- Да как бы вам сказать, сэр, - кашлянув, сказал сапожник. - Он в общем-то ничего такого не сделал: и уж не сделает. Вообще-то он мертвый. Надо бы вам туда пойти, сэр.
Уилфрид спустился следом за сапожником по короткой винтовой лестнице к боковому выходу на пригорок над улицей. Отсюда все было ясно, как на сцене. Человек пять-шесть стояли во дворе кузницы, все в черном, кроме полицейского инспектора.
Был там доктор, был пастор и патер из окрестной католической церкви, куда ходила жена кузнеца. Сама она, видная, золотисто-рыжая женщина, заходилась от плача на лавочке, а патер ей что-то вполголоса быстро втолковывал. Посредине, возле самой кучи молотков, простерся ничком труп в смокинге. Уилфрид с первого взгляда узнал все, вплоть до фамильных перстней на пальцах; но вместо головы был кровавый сгусток, запекшийся черно-алой звездой.
Уилфрид Боэн, не мешкая, кинулся вниз по ступенькам. Доктор был их семейным врачом, но Уилфрид не ответил на его поклон. Он еле выговорил:
- Брата убили. Что здесь было? Как ужасно, как непонятно:
Все неловко молчали, и только сапожник высказался с обычной прямотой:
- Ужасно - это да, сэр, только чего тут непонятного, все понятно.
- Что понятно? - спросил Уилфрид, и лицо его побелело.
- Куда уж яснее, - отвечал Гиббс. - На сорок миль в округе только одному под силу эдак пристукнуть человека. А почему пристукнул - опять же ясно.
- Не будем судить раньше времени, - нервно перебил его высокий, чернобородый доктор. - Впрочем, что касается удара, то мистер Гиббс прав удар поразительный. Мистер Гиббс говорит, что это только одному под силу. Я бы сказал, что это никому не под силу.
Тщедушный священник вздрогнул от суеверного ужаса.
- Не совсем понимаю, - сказал он.
- Мистер Боэн, - вполголоса сказал доктор, - извините за такое сравнение, но череп попросту раскололся, как яичная скорлупа. И осколки врезались в тело и в землю, словно шрапнель. Это удар исполина.
Он чуть помолчал, выразительно поглядел сквозь очки и добавил:
- Хотя бы лишних подозрений быть не может. Обвинять в этом преступлении меня или вас, вообще любого заурядного человека - все равно, что думать, будто ребенок утащил мраморную колонну.
- А я что говорю? - поддакнул сапожник. - Я и говорю, что кто пристукнул, тот и пристукнул. А где кузнец Симеон Барнс?
- Но он же в Гринфорде, - выдавил священник.
- Если не во Франции, - буркнул сапожник.
- Нет, он и не в Гринфорде и не во Франции, - раздался нудный голосок, и коротышка патер подошел к ним. - Собственно говоря, вон он идет сюда.
На толстенького патера, на его невзрачную физиономию и темно-русые, дурно обстриженные волосы и так-то особенно глядеть было незачем, но тут уж никто бы на него не поглядел, будь он хоть прекрасней Аполлона. Все как один повернулись и уставились на дорогу, которая вилась через поле по склону и по которой в самом деле вышагивал кузнец Симеон с молотом на плече. Был он высоченный, ширококостный, темная борода клином, темный взгляд исподлобья. Он неспешно беседовал с двумя своими спутниками; веселым его вообще не видели, и сейчас он был не мрачнее обычного.
- Господи! - вырвалось у неверующего сапожника. - И с тем самым молотом!
- Нет, - вдруг промолвил инспектор, рыжеусый человек смышленого вида, тот самый - вон там, у стены собора. Лежит, как лежал, мы не трогали ни труп, ни молоток.
Все обернулись к собору, а низенький патер сделал несколько шагов и, склонившись, молча оглядел орудие убийства. Это был совсем неприметный железный молоточек, только на окровавленной насадке желтел налипший клок волос.
Потом патер заговорил, и тусклый голосок его словно бы немного оживился:
- Мистер Гиббс, пожалуй, зря думает, что здесь все понятно. Вот, например, как же это такой великан схватился за этакий молоточек?
- Было бы о чем говорить, - нетерпеливо отмахнулся Гиббс.
- Чего зря стоим, вон Симеон Барнс!
- Вот и подождем, - сказал патер. - Он как раз сюда идет. Спутников его я знаю, они из Гринфорда, люди хорошие, пришли по своим пресвитерианским делам.
В это самое время рослый кузнец обогнул собор и оказался у себя на дворе. Тут он встал как вкопанный и обронил молот. Инспектор, сохраняя должную непроницаемость, сразу шагнул к нему.
- Не спрашиваю вас, мистер Барнс, - сказал он, - известно ли вам, что здесь произошло. Вы не обязаны отвечать. Надеюсь, что неизвестно и что вы сможете это доказать. А пока что я должен, как положено, арестовать вас именем короля по обвинению в убийстве полковника Нормана Боэна.
- Не обязан ты им ничего отвечать! - в восторге подхватил сапожник. Это они обязаны доказывать. А как они докажут, что это полковник Боэн, когда у него вместо головы невесть что?
- Ну, это уж слишком, - заметил доктор патеру. - Это уж для детективного рассказа. Я лечил полковника и знал его тело вдоль и поперек лучше, чем он сам.
У него были очень изящные и весьма странные руки. Указательный и средний пальцы одинаковой длины. Да нет, конечно же, это полковник.
Он посмотрел на труп с размозженным черепом; тяжелый взгляд неподвижного кузнеца обратился туда же.
- Полковник Боэн умер, - спокойно сказал он. - Стало быть, он в аду.
- Ты, главное дело, молчи! Пусть они говорят! - выкрикивал сапожник, приплясывая от восхищения перед английской законностью. Никто так не ценит закон, как завзятый безбожник.
Кузнец бросил ему через плечо с высокомерием фанатика:
- Это вам, нечестивцам, надо юлить по-лисьи, ибо ваш есть закон в мире сем.
Господь сам хранит и сберегает верных своих, да узрите нынче воочию.
И, указав на мертвеца, добавил:
- Когда этот пес умер во грехах своих?
- Выбирайте выражения, - сказал доктор.
- Я их выбираю из библии. Когда он умер?
- Сегодня в шесть утра он был еще жив, - запинаясь, выговорил Уилфрид Боэн.
- Велика благость Господня, - сказал кузнец. - Давайте, инспектор, забирайте меня на свою же голову. Мне-то что, меня по суду наверняка оправдают, а вот вас за такую службу наверняка не похвалят.
Степенный инспектор поглядел на кузнеца слегка озадаченно, как и все прочие, кроме чудака патера, который все разглядывал смертоносный молоток.
- Вон там стоят двое, - веско и ясно продолжал кузнец, - два честных мастеровых из Гринфорда, вы все их знаете. Они присягнут, что я никуда не отлучался с полуночи: у нас было собрание общины, и мы радели о спасении душ всю ночь напролет. В самом Гринфорде найдется еще человек двадцать свидетелей. Был бы я язычник, мистер инспектор, я бы и глазом не моргнул пусть вам будет хуже. Но я христианин и обязан вас пожалеть, а потому сами решайте, когда хотите слушать моих свидетелей, - сейчас или на суде.
Инспектор, видимо, озадачился всерьез и сказал:
- Разумеется, лучше бы отвести подозрения с самого начала.