Она, принимая желающих в плен,
Лежит, развалившись, от края до края,
Как будто звериная шкура сырая —
Мездрою наружу, с потеками вен.
Осадит морозом, бураном нахлынет,
Взопреет под волчьей дохой золотой —
И стынут хрящи носовые, и стынет
Надбровная кость и гудит ломотой.
И если не дерзок, и если не ловок,
Зароет в снегах, как в пуху лебедей,
Начертит звездой на кресте заголовок
И солью проступит на шляпках гвоздей.
И талой водою очистит скулу,
И выбелит кость, и седьмою весною
Проколет глазницы хвоинкой-сосною
И, ствол выгоняя, погонит смолу.
И кто-то, идущий тропою другою,
В таежном урмане, в брусничных кистях,
На лопнувший череп наступит ногою
И вздрогнет, и тяжесть осядет в костях.
Надолго осядет, но, кровь будоража,
Упрямо и снова поманит туда,
Где синим костром над улогами кряжа
Мохнато сверкает медвежья звезда.
Лебединое перо
Туман сошел. Луна сквозь листья сада
Роняет на тропинку серебро.
Со мною — ты, и ничего не надо…
Очиним лебединое перо!
Гусиным можно, можно ястребиным, —
Их, перьев этих, столько на лугу! —
Но о любви нельзя не лебединым:
Любым иным я просто не смогу.
Я напишу: “Как пахнут Ваши плечи!..”
Я прикоснусь губами к завитку,
И загорятся, засверкают свечи
В зрачках твоих, читающих строку.
— Так просто все?..
Конечно, очень просто…
Ведь это лебедь…
Небо…
Перелет…
По этому перу стекали звезды,
По этому крылу стреляли влет!
Оно стонало, билось и плескалось,
Кипело страстью, рвало небосвод,
Оно такой любовью пропиталось!
…И не заметим мы, как перейдет —
Под занавесок легких колыханье,
Под шум листвы — попробуй, улови! —
Поэзии неровное дыханье
В неровное дыхание любви.
* * *
И тогда, устав от этой боли
За тебя, моя больная Русь,
Я зажгу свечу и выйду в поле,
И на холм высокий поднимусь.
Будет небо чистым, звезды — близко,
Дух степной не колыхнет свечу,
И огонь, как отблеск обелиска,
Озарит меня, и прошепчу:
“Я готов к разлуке и расплате,
До оси сносил я колесо…
Я не просто русский, я — в квадрате.
Господи, как просто это все!
Нужно только верить — и я верил.
И любить. Как сильно я любил!
И на свой аршин страну не мерил,
И не предал я, и не убил…”
Встрепенется птица на болоте,
И заря оплавит бок земли,
И мое дыханье на излете
Опадет росою в ковыли…
* * *
Упиралась вода…
То не выпь на Тоболе трубит — плотогон!
В связке сосны и ели. Раздрай и разгон.
Ствол восходит свечой в серых брызгах воды —
Берегись, человек, далеко ль до беды!
На Тоболе темно и на Каме темно.
Золотою корою бревно о бревно
Мягко трется, и берег, незримый в ночи,
Дышит синим и белым, кричи не кричи.
А над скопищем бревен, над прорвою вод
Черным платьем в горошек трясет небосвод.
Пена бьется у ног, влага рвется с ковша…
И Воронеж хорош, и Сибирь хороша!
По сено (из юности)
Бескрайний снег. Россия. Купыри.
Травы созревшей пышные метелки
Опушены морозом. В волчьи холки
Рассвет вплетает ленточку зари,
И слышно, как токуют глухари
За речкой, на бору, у самой кромки…
Пристяжка рвет и дышит на постромки
Серебряным туманом из ноздри.
И серебром окутанные сани,
Визжа, идут в раскат на вираже,
И ты, вращая крупными глазами,
Стоишь в санях в хозяйском кураже,
Чуть шевеля подобранной вожжой,
Весь в инее, бессмертный и большой.
~ 2 ~