В рот ему смотрела.
И выходит, ничего не изменилось. А вот статейка получилась грязной. Настолько грязной, что Илья не выдержал, выматерился громко и с душой, хорошо, в квартире был один. И ведь главное, написано так, что не подкопаешься.
Его и вправду задержали за торговлю наркотиками.
А потом отпустили.
Только меж строк читалось, что не только за сотрудничество, но и за то, что доходами своими Илья поделился с правильными людьми. Людка, следовало признать, умела напустить тумана. Ни одного прямого обвинения, а меж строк все читается прекрасно. Просто-таки жизненная история мальчика, который на наркотиках бизнес свой построил, а теперь живет себе, притворяется порядочным человеком.
Следовало признать, что статейка эта попортила бы Илье крови.
Нет, бизнес не рухнул бы.
И партнеры, люди здравомыслящие, не разбежались бы в ужасе, чай, не трепетные барышни… и все-таки хватило бы что слухов, что сплетен. Там, возможно, и до проверок дошло бы… а это – отдельная песня… Нервы свои Илья берег.
Настолько ли берег, чтобы заплатить Генке?
И как быть теперь, с его смертью?
Сунет Людка свою статейку в печать? Или же предпочтет сделать вид, будто и не было ее… На похороны, видно, придется пойти. Хотя бы затем, чтобы с Людкой поговорить.
Стоило принять решение, и полегчало.
Илья еще раз перебрал бумажки, находя какое-то особое удовольствие в том, чтобы сложить их по датам. Заодно уж нашел пару старых снимков, меж листами затесавшихся.
На первом – он с Генкой. Стоят в обнимку, улыбаются.
На втором – Генка, Людка и Вера, которой в этой компании весьма неудобно. Она и стоит в стороночке, улыбаясь застенчиво, будто извиняется, что вообще попала в кадр.
На третьем – вообще стена какая-то… и картина.
Знакомая такая картина.
Женщина в коляске. И этот снимок, сделанный, в отличие от других, недавно, разительно отличается от прочих. Он яркий. Слишком уж яркий.
Обои в бело-зеленую полоску.
Подоконник с графином. Картина, которая смотрится мрачным черным пятном. Нет, если приглядеться, то видна она в деталях, и надменность на лице женщины, и усталость какая-то…
На обороте же значилось:
«Это чтобы ты понял, что она и вправду существует».
Существует.
Пускай себе. Картина эта Илье без надобности. Ему бы решить, что с остальным делать. Для начала, само собой, нужно позвонить Таньке…
Или не ей?
Номер Веры он сохранил. Трубку она взяла почти сразу.
– Доброе утро, – сказал Илья, разглядывая старый снимок, тот, где Генка стоял с Людочкой и Верой. – Не разбудил?
– Доброе. Я уже встала.
– Хорошо… Это Илья…
– Я узнала.
– Вера, ты… на похороны Гены собираешься?
– Да.
– А где и когда они состоятся, случайно, не знаешь?
– Знаю, – спокойно ответила Вера. – Завтра. В одиннадцать. Сбор у Генкиной квартиры, оттуда уже поедем все вместе на кладбище. Ну и поминки, само собой. А ты…
– Придется, пожалуй, заглянуть.
– Ясно.
Ничего-то ей ясно не было.
– Скажи. – Вопрос возник стихийно. – А тебе Генка писем никаких не присылал?
Вера вздохнула.
Замолчала. И молчание это длилось и длилось, Илья даже испугался, что она положит трубку, но Вера отозвалась:
– Он и тебя шантажировал?
Надо же… выходит, угадал.
Вот только радости по этому поводу Илья не испытывал совершенно.
– А тебя…
– При встрече, ладно? – Голос Веры сделался выше, и нервозность в нем чувствовалась ясно. – Я… не люблю вспоминать ту историю.
– Понимаю.
– Но… наверное, в свете последних событий, придется…
– Наверное, – согласился Илья.
– Тогда…
– До встречи.
– Конечно. Завтра. В одиннадцать. Ты адрес…
– Помню прекрасно.
– А цветы ему покупать я не стану, – сказала Вера и отключилась.
Вот ведь.
Похороны никогда не относились к числу мероприятий, от участия в которых Илья получал бы удовольствие, что было, в общем-то, логично.
И, стоя на кладбище, он вдруг ясно вспомнил другие.
Московские.
Мама с отцом. Два гроба. Толпа людей, не столько сочувствующих, сколько преисполненных нездорового любопытства. Они шептались, но громко, а порой и вовсе говорили в голос, свято уверенные, что Илья слишком молод, чтобы понять, о чем идет речь.
…Такие молодые…
…Не повезло…
Не было невезения, но был пьяный водитель, который не справился с управлением и въехал в автобусную остановку. А там мама с папой стояли. На рынок собирались ехать…
– Поплачь, – сухо велела тетка, и эти ее слова, прозвучавшие едва ли не приказом, лишь заставили Илью стиснуть зубы. Не будет он плакать.