Лучше бы не слышала.
– Я спрашиваю у тебя последний раз: где моя дочь?! – откровенно разгневанный рык принадлежал незнакомому мне мужчине.
Услышь я такой на улице, то обошла бы его за две улицы или вообще развернулась и ушла в другом направлении, стараясь не привлекать к себе внимания. Но сейчас, стоя под дверью собственной гостиной, я хорошо понимала, что спрашивать о чем-либо в квартире, где живем только мы с мамой, могут только её. Уйти и бросить маму? Нет. Никогда.
– Это не твоя дочь, – отозвался тихий, до боли в сердце знакомый голос мамочки.
Хлесткий удар пронзил тишину квартиры. Всхлипнула от неожиданности мама, с трудом сдержала крик я, с ужасом понимая, что тот, кто находится в моём доме, только что ударил мою маму.
Ужас. Это был просто панический неконтролируемый ужас даже не за себя – за маму.
Невольно, не отдавая себе отчёта, совсем не контролируя себя в этот момент, я сделала шаг в сторону входной двери. Это был лишь шаг беспомощной, испуганной девушки, и результатом его стал холодный, неприятно-насмешливый мужской голос, прозвучавший совсем близко за мной:
– Что, уже убегаешь?
И раньше, чем у содрогнувшейся меня прорезался голос для крика, плечо обожгло болью от грубой, жёстко сжавшей ладони. Без труда выбив нож из моих дрожащих пальцев, мужчина резко толкнул меня вперёд, на двери гостиной, не заботясь ни об их сохранности, ни тем более о моей.
Двое, господи боже, преступников в нашем доме целых двое.
Но всё оказалось ещё хуже.
В гостиной оказалось четверо мужчин суровой наружности, затянутых в чёрные деловые костюмы и длинные пальто. Один, с короткой бородой, стоял у окна, до этого глядя в него, а теперь обернувшись и без интереса взирая на меня. Ещё один стоял у книжного шкафа и держал в руке одну из наших с мамой фотографий. Двое других обнаружились рядом с мамой, причём один недовольно потирал ладонь, а мама…
Моя милая любимая мамочка, которую любили все мои друзья, которая всегда была душой любой компании, которая была для меня единственным по-настоящему дорогим человеком, сейчас свернулась болезненным калачиком у ног мерзавцев, вломившихся в наш дом.
Меня будто ледяной водой облили. Земля ушла из-под ног, потерялось ощущение пространства, родная гостиная показалась незнакомой и чужой.
– Полиция уже едет, – прошептала я совсем тихо и абсолютно неубедительно, во все глаза глядя на… воров? Убийц? Взломщиков?
От их количества у меня закружилась голова. Боже, им не составит никакого труда нас убить…
Взгляд упал на лежащую без движения, подрагивающую маму. Из уголка её непривычно бледных губ стекала пугающе яркая на фоне белого лица алая струйка крови.
Мамины ресницы задрожали, слезящиеся глаза приоткрылись и она взглянула на меня с таким отчаянием, что сердце едва пережило этот взгляд, разрываясь на части от боли и страха.
– Ты никому ничего не сказала, – быстро раскусил меня тот, кто показательно потирал ладонь.
Да, не сказала. Даже не подумала об этом, хотя обязана была! Дура, какая же я дура!
С трудом сфокусировала взгляд на его лице и тут же вздрогнула от прямого немигающего взгляда, которым меня словно пронзали насквозь. Тёмные глаза смотрели пристально и изучающее, словно мужчина не просто был намерен разглядеть всё, что таилось в моей душе, а и успешно с этим справлялся.
Он выглядел злым и суровым, жёстким и жестоким, беспринципным и беспощадным.
Тонкие губы с опущенными вниз уголками, как будто этот человек в принципе не знал, что такое улыбка. Широкие, тёмные, низко опущенные брови, на удивление прямая переносица, «тяжёлый», идеально выбритый подбородок и впалые щёки.
И его голос… Ему принадлежали слова: «Я спрашиваю у тебя последний раз: где моя дочь?!»
Мне казалось, что бояться сильнее уже просто не возможно, но, как оказалось, я жестоко ошибалась.
Видит бог, не так я себе представляла трепетное воссоединение с отцом, восемнадцать лет назад оставившим маму и годовалую меня на улице без гроша в кармане. Я, если честно, надеялась, что этот бесчестный человек никогда нас не найдёт, даже искать не будет, и уж точно я не могла и помыслить, что однажды он вломится в нашу квартиру со своими подельниками криминальной наружности и будет избивать мою мамочку.
Но он и в самом деле был здесь.
И сейчас, не дождавшись от меня ответа, медленно выпрямился, склонил голову к правому плечу и произнёс:
– Рад наконец встретиться с тобой, Яра.
«Люк, я твой отец», прозвучало нервное в моей голове.
Бросила испуганный взгляд на маму.
– Яра, – предупреждающе, но больше болезненно прохрипела она в ответ.