Раненых внесли в лавку травника, где Елисей уже кипятил воду и раскладывал зелья на грубо сколоченном столе.
Воздух быстро наполнился горьковатым ароматом лечебных трав и металлическим запахом крови. Горислав стиснул зубы, когда Елисей начал обрабатывать его рану – черные прожилки уже расползались от рваных следов когтей.
– Яд, – пробормотал Елисей, наклоняясь ближе. – Но не смертельный. Скорее, чтобы обездвижить.
Его пальцы дрожали, когда он накладывал пропитанную зельем повязку.
– Они хотели взять нас живыми? – Спросил Горислав.
Я отвернулся, сжимая кулаки. В соседней комнате слышались стоны второго раненого – одного из людей Калмыкова. Радослава быстро перемещалась между кроватями, ее обычно аккуратная прическа растрепалась, а на лбу блестели капли пота.
Муран прислонился к дверному косяку, его мощные руки были испачканы кровью – чужой и своей.
– Провизии хватит на две недели. Если экономно. – Он бросил взгляд на полку, где стояли мешки с зерном. – Но нужно думать заранее, что-то думать. В город они зайти не могут, но и мы выйти не можем. Но когда припасы закончатся, то…
– То мы будем мертвы или встанем на колено перед князем, – резко закончил Калмыков. Он стоял у окна, нервно постукивая пальцами по раме. – Эти твари... они не отступят. А князь явно знает, что у нас нет путей к отступлению. Мы заперты в этом городе. Безликие не имеют жалости или сочувствия. Они пришли убивать, или схватить нас живыми и доставить к князю.
– Я думаю, что я нужен князю живым, – сказал я, рассматривая лица своих собеседников. – Есть у меня такое ощущение, и я думаю, дело в источнике. Пока я жив, жив и он, пока я нахожусь в этом городе. Возможно, я ошибаюсь, возможно, и князь всего не знает, Но мне кажется, что он не готов пока меня убивать. Я для него помеха. Мы должны найти способ стать сильнее.
Я закрыл глаза, чувствуя, как город отвечает мне тихим пульсированием под ногами. Источник все еще был силен, но хватит ли его, чтобы защитить нас от армии Безликих?
– Мы не будем сидеть в осаде, – наконец сказал я, открывая глаза. В комнате воцарилась тишина. – Князь думает, что загнал нас в угол. Что мы будем ждать, пока голод или его монстры не сломят нас.
– Елисей тут есть карты?
– Да! – Крикнул Елисей. Он как раз закончил перевязывать Горислава.
Подошел к одной из полок, выдвинул ящик.
– Да, тут их много. Какая именно тебе нужна?
– Всего княжества.
– Я как раз все это время наводил порядок. От стресса, так сказать.
Елисей покопался в пыльном ящике, затем достал одну из карт и протянул мне.
Я подошел к столу и резким движением развернул карту княжества.
– Значит, нам нужно ударить первыми. Не по его солдатам. Не по Безликим. Мы должны действовать хитрее.
Дым от тлеющих лечебных трав висел в воздухе густыми сизыми клубами, перемешиваясь с едким запахом свежей крови и холодного металла.
В углу, прислонившись к грубо отесанной стене, сидел Горислав — его лицо было бледным как мел, но глаза уже обретали осознанность.
Елисей, ссутулившись над столом, методично перебирал склянки, его длинные пальцы дрожали от усталости, когда он смешивал очередное зелье. Жидкость внутри пузырьков переливалась зловещим зеленоватым светом.
Я развернул на столе потрепанную карту княжества, прижав её края черненым кинжалом и чашкой с недопитым отваром.
— Нас мало, — сказал я, водя пальцем вдоль границ наших земель. Линии на пергаменте местами стерлись, будто сама история пыталась стереть эти места. — Князь может терять десятки солдат. Для него это — расходный материал. А каждый наш боец на счету.
Муран, прислонившийся к дверному косяку, скрестил свои массивные руки на груди. Тени от пламени свечи играли на его покрытых шрамами щеках.
— Тогда нам нужны союзники, — его бас прокатился по комнате, заставив дрогнуть пламя свечи.
Радослава резко подняла голову. Её обычно аккуратно заплетенные волосы растрепались, а в глазах стояло холодное неверие.
— Какие ещё союзники? Князь держит всех в железном кулаке. Даже если кто-то и ненавидит его — у них не хватит духа поднять руку.
В углу, где тени были особенно густыми, раздался тихий, но чёткий голос:
— Те, кому нечего терять.
Все повернулись к Калмыкову. Он сидел, откинувшись на грубо сколоченную лавку, его лицо было скрыто полумраком, но глаза — два узких сверкающих лезвия — горели холодным, расчётливым огнём.