Лес, наконец, кончался и начались пустые выжженные пространства, где еще недавно были посевы пшеницы и ржи. Долго Мия и ее мать шли по пыльной проселочной дороге, пересекавшей покрытые пеплом поля. Вокруг не было слышно ни пения птиц, ни жужжания насекомых. Только пепел, подгоняемый ветром, летел в лицо. В одной из сожженных деревень путь матери и дочери преградил поваленный ствол дерева.
— Смотри, мама, на бревне кто-то сидит! — сказала Мия, пальцем указывая на сгорбленную фигуру в кирасе.
— Я вижу, это солдат, — ответила ей мать.
Они подошли ближе. Человек сидел спиной к ним. Его седые волосы свисали из-под шлема. Пожилой агеноридский солдат был одет в старую, погнутую кирасу. Рядом с ним, на бревне лежал тяжелый ранец и ножны с одноручным мечом. Внизу стоял большой, круглый щит с красным аистом на гербе. Солдат не обращал на них внимания, а лишь ворчал себе под нос.
— Вечно сиять! — поздоровались с ним мать и дочь.
Солдат взглянул на них.
— Вфечно фиять! — поздоровался он шепеляво и добавил: — Какие у вас корзины тяжелые! Я полюбопытфтвую что там?
Не дожидаясь ответа, солдат запустил в корзину левую руку. Дина только сейчас заметила, что правая рука солдата, была отрублена по локоть и перевязана лоскутами темной ткани. Солдат вытащил одну из картофелин. Мия ждала, что сейчас клубень мерзко запищит и мать, наконец, поймет ее. Но, клубень молчал. Солдат покрутил его в руках, положил обратно и сказал:
— Пофезло вфам! Пофезло!Столько картох! И одна к одной! А какое удобное брефныфко! Может присядете? Тоже отдохнете?
— Да нет, спасибо, мы спешим домой, — ответила мать.
— Да? А куда?
— В Шесельфоф, — ответила Мия.
— А! Так я пвфоходил через нее! Считай ничего, кроме храма от дефвевни-то и не осталось, — сказал солдат шепеляво. Сожгли все полудикие старосферцы! Набеги то, как участились! Таких крупных набегов я давно не помню.
— Да, — сказала Дина, — все эти деревни до самой Эрау-Пре, сожжены и разграблены.
— Да я фидел, — сказал солдат. — А я вот, потерял конечность, и ногу сломал при штурме проклятого леса Фир. Тапереча фот, наконец домой отпустили. Много лет семью не фидел. И чую уже не уфижу, — добавил старик, окинув сожженную деревню грустным взглядом. — А далеко ли до Нирнсдорта? Знаете?
— Энким восемь будет. К закату доберетесь.
— Благодарстфую, — сказал солдат. — А что уцелел Нирнсдорт, аль нет?
— Не думаю, — ответила Дина.
— М-да... — горько изрек он и прибавил скрипучим голосом: — Вот сколько мы федём с ними фойну?
— Много поколений, — ответила Дина.
— Фот! — поучительно сказал солдат. — И за фто это местным людям? Да пфосто потому что не хфатило места! Места в краях получше да пожирнее! Там, в столицах столько людей, что больше нет места людям. Хах! — горько усмехнулся солдат. И они еще хотят, чтобы мы фоевали за эти пфоклятые земли. А нас солдат и так мало! Но, отдам старосферцам должное, я хоть, наконец, сфободен от службы, — солдат улыбнулся беззубой улыбкой и похлопал себя по отрубленной руке.
— Ладно. Задержались мы. Да, Мия?
— Ага! — ответила девочка.
— Мне тоже ещё неблифкий путь предстоит, — ответил старик вставая. — Фечно фиять! — попрощался он уходя.
— Вечно сиять! — попрощались с ним дочь и мать, обходя поваленный ствол дерева.
Через пол часа пути они, наконец, приблизились к родной деревне.
— Шесельхофф! Ну слава Кьялу! — сказала Мать, увидев впереди остатки частокола. — Мия наконец-то!
Они миновали частокол и вошли в то, что осталось от деревни. Их встретило несколько десятков дотла сгоревших строений. Черные остовы домов смотрели на мать и дочь мертвыми глазницами окон. В центре деревни стояло высокое строение из белого камня. Это был храм хоргокиды. Пожар хоть и не разрушил его полностью, но нанес ему серьезный вред. Все, что было внутри сгорело. Однако сейчас в храме кто-то был. Оттуда раздавались звуки.
— Ты иди, Мия. Я тебя догоню, — сказала мать грустно. Мия понимающе кивнула и отправилась в сторону дома. Дина легонько толкнула обугленную дверь. Она с хрустом выпала с петель и грохнулась на пол, подняв тучи пепла и пыли. Около завала, что был на месте алтаря, сидел пожилой священнослужитель, одетый в измазанную сажей и пеплом галахиду светотени. Он обернулся на раздавшийся шум. Но без особого участия взглянул на создавшую его и продолжил рыться в куче.
— Вечно сиять! — поприветствовала его Дина.
— И да светиться во все... — начал было священник, — А, впрочем, это и уже не важно, — добавил он грустно.
Под ногами хрустели стекла от разбитых окон. Дина приблизившись к священнику, поставила корзину на каменный пол.
— Что вы ищете?
— Что-нибудь. Сам, честно говоря, не знаю. Дина молчала. — Наверное, я ищу что-то, что снова заставит меня поверить.
— Вы? И утратили веру? — удивилась Дина. — Человек, который должен вселять ее другим.
— Четыре раза этот храм сгорел. Четыре раза его отстраивали. Все это было на моем веку и, лишь потому, что старосферы не убивают жрецов. А вы хотели помолиться? Молитесь... Но уже поздно. Чем дольше я смотрю на эту груду камней, тем больше все осознаю... — недоговорил священник и сел на колени у того места, где недавно был алтарь, а ныне ничего.