Пришло и другое осознание: у меня нет запаха, если бы Мир отпустил меня, они могли меня потерять. Поэтому ему нужно было пометить меня, а вовсе не для моего мнимого спасения. Они шли на его запах, который я, идиотка, несла на себе. Я, я сама привела оборотней к нам.
— Ненавижу… — шепчу я, но Мир, конечно, слышит. Оскаливается, нехорошо так. — Ненавижу! — кричу я и бегу прочь, уже не разбирая дороги.
Слезы душат, я захлебываюсь в них, чувствуя, как соленые дорожки стекают по щекам. И не могу остановиться, словно в этом беге спасение. Я понимаю, что как только перестану бежать, мысли снова навалятся и придавят, потому несусь вперед из последних сил, не ощущая даже, как больно ветки задевают лицо.
В конце концов, силы кончаются. Я ухожу в пролесок, тянущийся по сторонам дороги, сажусь, прислонившись спиной к дереву. Вздыхаю, прикрывая глаза. Устала. Что теперь делать, непонятно. Большинство ушло через портал, открытый магом. Тех, кто умеет открывать порталы — десятки. Надеюсь, тот, что у нас, остался жив…
Сколько человек погибло? Куда они отправятся? Куда деваться мне? Конечно, я вроде бы как предупредила об опасности, никто не знает, как было на самом деле. Но вопросы могут возникнуть, меня будут допрашивать. Я расскажу правду, это без вариантов. Сама виновата, так и отвечу сама.
Снова выступают слезы, я шмыгаю носом, стирая их. Я не готова к войне. Я все делаю плохо. Столько лет училась на боевого мага, а в итоге что… Если бы меня не было, пострадало бы гораздо меньше людей. Возможно, наш отряд вообще не был бы разбит. А теперь и думать не хочется о том, что будет дальше.
Не знаю, сколько времени я бреду по дороге, один раз вырубаюсь ненадолго, пару раз перекусываю ягодами. Чувствую себя слабой, не только физически, но и морально. Я пала духом и мне хочется одного: забиться в темный угол и ни о чем не думать.
К ночи я уже еле волочу ноги, когда вижу огни. Жилая деревня. Возможно, там сейчас кто-то из тех, кто ушел из нашей. Я осторожно приближаюсь, вроде тихо. Потом решаюсь: мне нужно поесть, набраться сил. Интереса для мужчин я все равно не представляю.
Стучусь в ближайший дом, прислушиваясь: тишина. Понятно, меня не ждали, не хотят открывать. Война ведь идет.
— Пожалуйста, пустите на ночлег, — прочистив горло, громко говорю я. — Я не причиню вреда.
Лязгает засов: в дверях мужчина к сорока, лохматый, лицо заросло щетиной. Высунув вперед руку с лампой, осматривает меня и, хмыкнув, открывает дверь шире.
— Заходи.
Я прохожу через сени в основную комнату. Обычная деревенская изба, с одной стороны стол, с другой печь, сейчас не растопленная. Напротив занавеской закрыта часть пространства, видимо, спальная зона. Кроме того, что мне открыл, тут еще двое мужчин и старуха, очень древняя на вид. Зыркнув на меня неодобрительно, она шаркает ногами по полу, уходя за занавеску.
— Чего хотела, девка? — спрашивает тот, что мне открыл. Двое других сидят за столом, на котором стоит котелок, полный вареной в мундире картошки. Я чувствую, как урчит живот.
— Соседнюю деревню заняли оборотни, — говорю ему. — Я сбежала, хотела попроситься на ночлег. И если можно, поесть.
— Расплачиваться чем будешь?
— Расплачиваться? — я так удивляюсь, что даже не пытаюсь это скрыть. Кажется очевидным, что сейчас все помогают друг другу. — У меня ничего нет.
— Кое-что есть, — хмыкает один из тех, что за столом, я смотрю на него в недоумении. — Такая красивая девчонка всегда найдет, чем заплатить.
— Вы о чем? — по желудку бежит холодок. Они неприятно смеются.
— А то не поняла. Не ломайся, девочка, мы и тебе доставим удовольствие.
Чувствую, как холодеют пальцы. Этого не может быть. На мне заклинание. Они не могут чувствовать мою энергию.
Но они, кажется, могут. Я делаю шаг назад, путь к отступлению отрезан тем, кто открыл дверь.
— Куда собралась, красавица? — выдыхает он мне на ухо, я чувствую едкий запах алкоголя.
Вместе с этим приходит страх. Я не понимаю, что происходит, почему ситуация вышла из-под контроля. С того момента, как на меня было наложено заклинание, я ни разу не ловила на себе даже оценивающего взгляда, я была пустым местом, и так привыкла к этому, что теперь растерялась. Мужик хватает меня ручищами, прижимая к себе.
— Отпустите! — кричу, ударяя его по рукам, остальные только посмеиваются, глядя так, что становится еще страшнее.
Я знаю, чего они хотят, и понимаю, что вряд ли их остановит мое несогласие. Это ужасно, страшно, отвратительно. Особенно когда мужик, державший меня, лезет под рубашку.