— Но кто осмелился тронуть девушку из благородного рода?
— Сразу видно: с гор спустился. — вздохнула собеседница, наливая из кувшина в кружку и кивая трактирщице, чтобы заменила пустой на полный.
Пока толстуха в сальном переднике крутилась у стола она молчала. Но стоило отойти, как она, подняв глаза и наткнувшись на его ожидающий взгляд, недовольно скривилась, но все же заговорила:
— Что ты знаешь про поверье о близнецах? — увидев его удивление, вздохнула. — Понятно… ничего. Здесь в долине верят, что рождение близнецов — это дурной знак. Один из них — ангел, а второй — порождение бездны. Само его существование несет в себе беды для окружающих. И есть такие монахини-повитухи, которые сразу при рождении отличают порченого близнеца от хорошего. И сразу метят. Чтобы каждый узнал, кто он. — она снова хлебнула из кружки и почесав пальцем лоб, лукаво усмехнулась, глядя на него. — Знаешь, почему все благородные леди носят платья с огромным декольте? Даже плоские, как доски и те стараются показать, как можно больше. Чтобы каждый видел, что у них нет метки. Они чистые. Родись я в крестьянской семье меня бы попросту отнесли тихо в лес на съедение диким зверям. Но я родилась в замке… И меня отнесли в барго. Решили, что это более милосердно, чем убить.
— Что такое — «барго»? — негромко спросил темноволосый.
— О-о-о… это такое место, где можно купить все, что находится за его воротами, — девушка откинулась на скамье, рассматривая закопченные балки. — Само это слово в переводе означает — «желание». Только не маленькой десятилетней девочки… а того, у кого есть достаточно монет чтобы купить ее.
Она пьяно рассмеялась.
— Тогда я еще умела надеяться, в свои десять лет. Но там тебя быстро избавляют от ненужного груза. И больше всего они любят, когда у тебя есть гордость и ничего кроме нее. Ни силы, ни власти. Бить нельзя, чтобы не подпортить товар. Но ведь есть много других способов. Например, подвесить зимой на воротах голую на потеху черни. Отморозишь задницу прежде, чем избавишься от упрямства — твоя печаль. Еще у них была яма рядом с рекой, которая во время прилива заполнялась водой ровно настолько, что дышать можно было только стоя на цыпочках. Либо дышишь, либо пьешь. Ну а самое замечательное средство — это быть вывезенной ночью в лес с завязанными глазами и руками. До рассвета. На мне испробовали все эти средства прежде, чем до меня дошло, что когда им надоест меня попросту убьют.
— И что вы сделали?…
— Выжила. — отрезала девушка. — В четырнадцать я научилась ублажать мужчин лучше любой портовой шлюхи, а в шестнадцать… — ее голос вдруг стал трезвым, а рука сжала ручку кружки с такой силой, что пальцы побелели. — В шестнадцать я научилась убивать. И как только выпал шанс я убила ту старую суку, что превратила меня в подстилку. Ох, как она орала… В ту же ночь я сожгла барго. Не осталось ничего. Даже пепла. И пришла в родной дом, чтобы сделать с ним то же самое…
Зевнув она положила голову на руки и замолчала. Когда Хэн, так звали парня наклонился к ней, то увидел, что она спит, сладко посапывая, как ребенок. Вздохнув, он бросил несколько монет и бережно завернув спящую в плащ, понес в комнатушку, которую они сняли на эту ночь. Трактирщица весь верхний этаж переделала под гостиницу и сдавала посуточно. Но им больше и не надо было. Задерживаться долго на одном месте означало привлечь внимание стражи. А лишнее внимание им было ни к чему.
Комната больше напоминала грязную конуру: серые потеки на стенах, скрипучая рама, с которой осыпалась краска, когда парень распахнул ее, чтобы впустить в затхлое помещение немного свежего воздуха. Но постельное белье хоть и застиранное было чистым. Поэтому он без опаски положил на постель девушку и усевшись на пол у окна так, чтобы видеть дверь, прикрыл глаза.
Илиане снился замок. Таким, как она запомнила его в детстве. Тогда еще мрачные коридоры казались солнечными, а мир вокруг забавным и дружелюбным. Тогда она еще не знала, что родилась нежеланной. И если бы не бабушка, скромная и незаметная женщина, всю жизнь прожившая в тени властного и жестокого мужа, а затем сына, то Илиана не прожила бы и дня. Но леди Серея успела оповестить о рождении у князя Киорра двух очаровательных малышек. И тем самым спасла ей жизнь. То, что могла позволить себе чернь, не мог владетельный лорд. Жуткое поверье, сломавшее ей жизнь, не было признано официально. Хоть и не теряло от этого свою власть.