— Что ты наделала?!
Королева сирен в этот момент была похожа на домашнего кота, который вышел погреться на солнце: раскинувшись на камне, она прищурила глаза, подставляя свое лицо лучам солнца.
— Я лиш-ш-шь дала согласие сиренам подкрепиться на том корабле любым, кто окажется не таким уж верным и преданным своей суженной и польстится на милый голосок и смазливую мордаш-ш-шку. Разве я сделала что-то не так, показав пример остальным, что не стоит недооценивать мою силу? — голос ее был тихим, но я уловила нотки раздражения и закипающей ярости.
Стараясь подавить эмоции, я глубоко задышала и, немного помедлив, протянула руку:
— Я согласна тебе помочь, но сначала ты должна отозвать их от корабля. Пожалуйста.
Королева сирен с презрением посмотрела на мою руку. Затем она сделала когтем глубокий порез сначала на моей, затем на своей ладони и крепко соединила их. Потянув мою руку и прижавшись своим холодным лбом к моему, она прошипела:
— Такие сделки соверш-ш-шаются на крови. Рядом с тобой находится мужчина, тоже когда-то предавш-ш-ший тебя. Сжигаемый любовью к другой, он готов на любые опрометчивые поступки, чтобы приглуш-ш-шить чувство одиночества. Но вина одерживает над ним вверх раз за разом. Приручи его, подобно зверю, а затем уничтож-ж-жь, — вырвав свою руку из моей ладони, Королева сирен отстранилась и, щелкнув пальцами, произнесла: —А теперь кричи.
И я закричала.
Часть 1. Глава 12. Лишь голоса, услышанные раз, готовы растоптать тебя навеки.
УИЛЬЯМ
Услышав крики, я быстро вскочил с кресла и осторожно присел на кровать рядом с Эмилией, крепко прижав ее дрожащее тело к своей груди. Стараясь унять собственное волнение и страх, затаившийся внутри, я начал медленно поглаживать волосы и спину девушки, а затем приложил ладонь к ее груди, чтобы почувствовать биение ее сердца и убедиться, что она жива. Я едва сдерживал слезы, каждый раз прокручивая в голове картину, как Эмилия прыгает в воду и исчезает в морской пучине. Сирены не позволяли людям покинуть корабль на лодках, моментально утаскивая их на дно. Вода, окрашенная красными разводами, служила неким предупреждением, что такая участь ждет каждого, кто рискнет хоть шаг сделать без их ведома. Прижимая Эмилию к себе все ближе, стараясь усадить к себе на колени, я почувствовал, как она оперлась ладонями в мою грудь, отодвинулась на безопасное расстояние и, посмотрев в глаза, тихо, но властно произнесла:
— Я требую объяснений. Сейчас же.
Судя по тону, каким Эмилия произнесла эти слова, мой вид ее разжалобил, и она решила смягчиться. Я кинул быстрый взгляд в зеркало и скривился: болезненно бледное и осунувшееся лицо, темные круги под глазами от недосыпа, алые разводы на лице и руках от крови истребленных сирен. На некогда белоснежной рубашке виднелось несколько пятен крови, но мне удалось избежал серьезных ранений. Браслет, который я носил, не снимая, в одном месте был разорван, но все равно держался на запястье. Тот факт, что его повредили, значительно ухудшало мое положение. Я старался ухватиться за обрывки здравого смысла и подчинить себе волю, но тело било мелкой дрожью. Мысленно пообещав себе по возвращению подлатать браслет, я перевел взгляд на Эмилию и вымученно улыбнулся:
— Ты пообещаешь, что, выслушав меня, не будешь задавать вопросы сразу? Я могу надеяться, что, услышав мои слова, ты не возненавидишь меня еще сильнее? — несмотря на слабость в голосе, я старался говорить как можно громче, чтобы Эмилия меня услышала.
— Ты не в том положении, чтобы ставить мне условия, Уильям.
Голос, полный презрения, был подобен удару под дых. Подняв трясущуюся руку, покрытую присохшими каплями крови сирен, я попытался прикоснуться к лицу Эмилии, но она резко дернулась в сторону и отползла от меня. Я бы соврал, сказав, что такое поведение не разбивало остатки моего сердца, но я понимал, что я это заслужил сполна. Она имела полное право меня ненавидеть и презирать. Я судорожно втянул в себя воздух и начал свой рассказ.
***
Я начал слышать голоса в голове за несколько месяцев до своего побега из дома. Они сводили меня с ума: то кричали, то смеялись, то ожесточенно спорили. Вскоре я понял, что это не я схожу с ума, а кто-то пытается со мной поговорить.
Как-то в детстве я прочел книгу, спрятанную у отца под половицей у кровати, в которой говорилось о том, что лишь сильные и могущественные существа могут творить подобное. Голоса в голове напоминали смех девушек, совсем еще юных, чтобы скреплять себя узами брака, но достаточно взрослых, чтобы позволить себе прелести плотских утех. Иногда я мог не слышать их днями и неделями, и все мои попытки вывести их на разговор заканчивались провалом. Решив, что это было легкое помутнение рассудка, я зажил прежней жизнью, пока не наступил тот злосчастный вечер.
После того веселья на ромашковом поле и неспешной беседы под старым дубом, я вынужден был отвести Эмилию обратно домой. В душе разгорался пожар, вызванный словами и объятиями девушки. Я долго смотрел ей вслед: солнце уже село за горизонт, и вечер взял полную власть над днем, покрывая все сумрачными красками. Но я не двигался с места и настойчиво продолжал всматриваться в окна обветшалого дома, в котором жила та, без которой эта жизнь не была так мне мила. Лишь когда погасла последняя свеча в ее комнате, я, не торопясь, направился обратно к себе, вспоминая прикосновения и обжигающее дыхание Эмилии на своей шее.
Прошел ни один год, прежде чем я выследил Эмилию. Видимо, сам морской дьявол решил сжалиться надо мной и помочь отыскать ее. Я чувствовал присутствие Эмилии, кровь, отравляющая мое тело, прижилась и стала неотъемлемой частью меня самого. Кровь сирены, с которой началось мое проклятие. Было далеко за полночь, когда я увидел ее. Эмилия сидела одна на краю пирса, обхватив колени руками и тихо всхлипывая. Стоило мне сделать шаг в ее сторону, как она вскинула голову и стала глазами искать, откуда доносится шум. Увидев меня в темноте, она не испугалась, не закричала, а лишь скривила рот и отвернулась, потеряв всякий интерес. Кинжал, который я сжимал в ладони, показался мне слишком тяжелым. Вздохнув, я положил его в ботинок и, пробираясь сквозь неровности и высокую травянистость, присел рядом.
Эмилия не сводила взгляда с водной глади, освещаемой лунным светом. Где-то вдалеке слышались плескание воды и девичий смех.
— было ли тебе когда — то одиноко среди бесчисленного количества людей? Чувствовал ли ты, что твое место не здесь? Чувствовал ли ты себя брошенным и использованным?
Что-то в ее срывающемся на слезы голосе заставило меня вздрогнуть и кинуть мимолетный взгляд на Эмилию. Девушка прикусила нижнюю губу, стараясь заглушить подступающие рыдания, лишь влажные следы на лице были свидетелями ее слабости.
В тот вечер я не смог убить ее, и это стало роковой ошибкой. Нити, связывающие нас, крепки изо дня в день все сильнее, заставляя мое сердце сгорать от любви к чудовищу.
Вернувшись домой, я обнаружил, что мать уже спит. Стараясь двигаться как можно тише, я тихонько прошел в свою комнату и слегка прикрыл скрипучую дверь. Стянув с себя рубашку, я небрежно кинул ее на кровать и, зачерпнув из таза полный ковш холодной воды и вылив на себя, моментально взбодрился. Тело слегка потряхивало от холода, но ни сил, ни желания вытирать влагу у меня не было. Внезапно голову пронзила жгучая боль, от которой тело налилось свинцом, и я вновь услышал голоса.
Они заговорили все разом и звали меня к себе.
Она будет только твоей, неужели ты не желаешь этого? Не желаешь обладать ею? Или, может, нам помочь тебе убить ее, как ты и хотел? Ты хотел, чтобы она страдала, мы можем это сделать.
Голоса затуманивали мой разум, тело не слушалось, мысли путались, не давая возможности прийти в себя. Издав тихий рык, я закрыл глаза и прошипел сквозь зубы:
— Хватит!
Голоса моментально смолкли.
И тут я отчетливо осознал, что так дальше продолжаться не может. Я себя не контролирую и могу причинить вред близким мне людям: матери… Эмилии…
Я был уверен, что у меня не так много времени, поэтому, быстро накинув на себя рубашку и схватив со стола бумагу и перо, я написал прощальную записку матери. Глаза щипало от невыплаканных слез, руки тряслись, но я прекрасно понимал, что голоса не отпустят меня, пока я не сделаю то, что они хотят. Сложив бумагу вдвое, я тихо прошел в комнату матери и оставил на краю ее кровати записку. Тогда я еще надеялся, что сделанное когда-то будет вознаграждено.