— Доволен? — спросил Драко нашкодившего мальчику.
— Угу, — кивнул он.
— Но не советую проворачивать подобное в школе, потому что, если тебя вычислят, то кому-то придётся сесть на строгую диету, проверяя каждую крошку в своей тарелке.
— Да я и не хотел, — неубедительно соврал мальчик, который вдохновился первым успехом блевательных батончиков.
— Предупреждаю тебя, Скорпиус, если меня вызовет директор по поводу твоего поведения, то снисхождения не жди, — в его голосе проскользнули стальные нотки.
— Я понял, — кивнул мальчик, а затем подпёр рукой щеку, недовольно сверля глазами ненавистную кашу.
— Думаю, сейчас уже нет времени доедать завтрак, так что купишь себе что-нибудь в поезде. Иди одевайся.
— Ты лучший! — просияв от радости, поблагодарил его сын.
В одно мгновение Скорпиус подскочил, отталкивая подальше тарелку, и умчался, как ветер, в свою комнату.
— Наверное, я его слишком балую… — задумчиво протянул Драко, но затем вспомнил себя в его годы и усмехнулся.
Скорпиус был похож на него, но всё же отличался. Он не был испорчен тем, что считал себя исключительным. Несомненно, мальчика воспитывали по всем канонам аристократического общества, но Драко чётко следил за тем, чтобы не было перегибов. Он отказался от теории чистой крови, которую вдалбливали ему самому с самого рождения. Как же пылал яростью Альфред Грейнгорт, когда Скорпиус сказал, что происхождение никак не влияет на талант. Ведь Грейнгорт был абсолютно уверен, что только в чистой крови может зародиться настоящее магическое искусство. Тогда Драко пришлось объяснить сыну, что некоторые люди готовы отметать все факты, лишь бы прикрыть своё мировоззрение, которое не имеет ничего общего с реальностью. На удивление Скорпиус всё понял, он вообще быстро учился и впитывал всё, как губка.
В свои неполные одиннадцать мальчик уже владел несколькими приёмами и простыми заклятиями, которые изо дня в день Драко отрабатывал с ним на импровизированных дуэлях в своём кабинете за плотно закрытой дверью. Это было пространство, в которое строго-настрого запрещалось входить без разрешения. Так же, как и личная комната Драко.
В первых год их совместной жизни Миланья злостно нарушала все правила, пытаясь постоянно навязать своё общество. Видимо, она надеялась на какие-то ответные чувства. Но Драко был холоден и отчуждён. И тогда Миланья решилась на отчаянный шаг, который и стал началом огромной пропасти, разверзшейся между ними. Возможно, будь его жена чуть терпеливее и тактичнее, то Драко смог бы смириться с этим браком и даже попытаться выстроить близкие отношения, основанные на взаимном уважении и доверии. Но произошло то, чего нельзя изменить или забыть. И Драко помнил.
Он помнил, как в один из вечеров Миланья настойчиво требовала к себе внимания и парень сдался. Драко согласился на совместный ужин при свечах в гостиной. Миланья строила глазки и щебетала без умолку. А Драко мысленно старался абстрагироваться от назойливого шума, кивая словно на шарнирах. В конце вечера принесли шампанское, которое, пенясь, разлилось по бокалам. Миланья подхватила свой бокал и резко сократила дистанцию между ними, вульгарно прислонившись бедром о столешницу всего в нескольких сантиметрах от парня.
Он непонимающе посмотрел на неё, и что-то спросил. Она усмехнулась и попросила помочь с платьем, сказав что-то про больно упирающуюся застёжку. Драко согласился помочь из вежливости, хотя на самом деле так и не понял, в чём там была проблема. А затем Миланья предложила тост за их счастливую семейную жизнь. Звонко стукнулись бокалы, шампанское обожгло горло со странным привкусом. Что было дальше, парень смутно помнил. Очнулся он уже с утра в своей комнате с головной болью и тревожным ощущением. Повернувшись, Драко увидел Миланью, которая мирно спала на его плече. Она была полностью нагая так же, как и он.
Драко сразу почуял неладное и отстранился, потянувшись за раскиданными по полу вещами. Она заворочалась и заметив, что её оставили, проснулась. Дальше состоялся крайне неприятный диалог. Миланья обвиняла его в том, что он не умеет обращаться женщинами и намекала на его нетрадиционную ориентацию. Драко взбесился, говоря о том, что она вообще его не привлекает как женщина, и что он сомневается в том, что между ними что-то было. Её лицо стало пунцовым. Осыпая бранью мужа с головы до ног, она пожаловалась на то, что он отключился спустя несколько минут, которые показались ей секундами. А затем она сказала фразу, которая стала отправной точкой их взаимной ненависти: