Лютня звякнула тоскливо, напомнив сначала о старой балладе, а потом уже и об Ингрид.
Ну и ладно, всегда можно дойти до пирса. Уж там-то с водой проблем быть не должно! Хотя Бэрр бы не удивился даже оголенному дну, покрытому дохлой рыбешкой, грязными бурыми водорослями и трехфутовым слоем мусора.
Золотые шары фонарей слабо мерцали во мраке ночи. Бэрр добрался до ближайшего пирса, где была сторожка охраны. Оставил оружие там, спустился по лесенке и склонился к воде.
«И что же ты натворил сегодня, друг мой? — усмехнулось в полутьме водное „я“, потянувшееся за его ладонью. — Привет, Бэрр. Бэрр, потомок Рутгорма! Ты хоть думал, кто ты есть? Думаешь, ты защитник города, правая рука винира? Нет у него ни правой руки, ни левой: одни только слуги. Что? Что-что? Ты коснулся ее, повесил на нее бремя своих тягот, а потом просто удрал. Трус!»
«Замолкни, озерная тварь!»
Бэрр закончил призрачный разговор, ударив ладонью по воде. Насмехающийся лик разбился на множество качающихся отражений, разбежался кругами и исчез.
Стражники, издалека наблюдавшие за первым помощником винира, тихо переговаривались:
— Смотри, смотри! С кем разговаривает?
— Видать, опять в озеро полезет.
— Сам слышал, он говорил: раз вода не твердая, отчего не поплавать…
— Да ругается он опять!
— На кого?
— Не на кого, а на что. Вот так погрозится, а мы и впрямь под воду уйдем!..
Плюнув на приличия и на неприязнь чужих взглядов, Бэрр разделся донага. Стражникам все равно было боязно таращиться на него, а из добропорядочных айсморцев вряд ли кто в такую рань придет на пирс прогуляться. Мерзнуть же потом в мокрой одежде не хотелось.
Кто-то мелькнул между домами первой улицы, и Бэрр отбросил мешающие волосы со лба, чтобы присмотреться повнимательнее. Но видно, показалось, больно быстро исчез предполагаемый любопытный горожанин. Хотя на ночных улицах можно было застать разве патрули с факелами или сумасшедших. И порой — некоторых легкомысленных особ, досадливо поморщился Бэрр.
Он нырнул в воду, где уже плавали первые льдинки, бледнеющие в сумраке. Темное озеро приняло его ударами ледяных кинжалов. Дыхание на миг прервалось и в глазах потемнело, вода показалась еще более лютой, чем должна быть в конце осени.
Вонь у пирса была невыносима, но чем дальше он плыл, тем чище становилось вокруг. Благословенная вода уже не казалась холодной и быстро сняла усталость и боль.
Бэрр с трудом повернул обратно, к отблескам факелов на зеркальной глади, отбросив желание плыть все вперед и вперед, пока не иссякнут силы, пока озеро не заберет все тепло его тела… покачает немного, а потом тихо и спокойно опустит на дно. Вот там он и выспится.
Доплыл до пирса, подтянулся на руках и понял, что не так. Вода настораживала. Она была тяжелой, очень тяжелой. Течение усиливалось, предштормовая рябь лезла против волн, а волны захлестывали третьи зарубки на столбах причала.
— А к-к-каналы в безобразном состоянии, хуже пирса, — проворчал Бэрр, вылезая на причал. Растерся докрасна прихваченным из дома полотенцем, отжал воду из волос и быстро оделся. Помахал руками от души, пытаясь хоть немного согреться. — Денег на очистку не допросишься. Так скоро и лодки проходить перестанут, тогда винир и зашевелится. Лишь как в казне денег не доберется, р-р-раки его закусай!
Потребовал у стражников горячей воды, и те дали, конечно — попробовали бы не дать! — но отошли подальше.
Бэрр к себе уже не пошел, прилег в домике у охраны. И снился ему Золотой город… И еще Альберт, о котором он думал перед тем, как заснуть.
Бэрр смутно узнавал окрестности: обугленные руины, серый прах Мэннии, завихряющийся под ногами в маленькие смерчи. Младший смотрел на развалины горящими глазами. «Возможно, когда-нибудь наш род сможет вернуться туда», — слова деда отдавались эхом, отражались от небосвода, чтобы прогреметь с удесятеренной силой. Невероятно довольный Альберт повернулся к Бэрру. Всё вокруг вспыхнуло, будто город снова залил безжалостный огонь.
Слепящий свет закрыл лицо брата, уходящее в тень, а потом он улыбнулся весело и беззаботно, словно обещая, что все будет хорошо.
Сон резко отступил. Бэрр подскочил на жестком топчане и тяжело задышал, все еще находясь под властью странных образов. Но они стремительно исчезали, просачиваясь водой сквозь пальцы — не удержать, не понять… Сама смерть торжествовала в его сне, но жизнь побеждала ее, что вновь доказывало: это не более чем мираж.