Бэрр представил все черты в одном образе и невольно скривился.
— Не отвлекайся. Если в Мэннии все так было чудесно, как говоришь ты и сказывал отец, то почему не вернулись потом, после пожара?
— Э-э, Бэрр. Тебе ли не знать, как просто сломать и как трудно вернуть! Аутло да мародеры не давали вернуться, а вода была спокойна… Что народ? Он старался жить большим городом, чтобы не подвергаться новой опасности. Затихли даже разговоры о возвращении в Золотой город. Но не сказки! Потому что сказки — это мечты, а мечты убивать крайне накладно.
Поняв, что Бэрр удовлетворился ответом, старик продолжил с улыбкой:
— Купцы в наши края везли тогда много чего везли редкого и удивительного. Иметь с ними дело было одно удовольствие, но и риск большой. Торговаться умели, хоть вся нынешняя гильдия вместе соберется, одного того не переторгует. Но вспыльчивые, как гора, что пламенем плюется. Она тоже на Юге стоит, вот они у нее и переняли характер. Чуть что — сразу за оружие, зубы скалят, орут непонятно, кулаками потрясают. Ужас один. Того и гляди — прирежут, утопят или того хуже, убьют.
— Их потому и боялись?
— Вот этот страх-то и остался в памяти детей тех, кто с южанами торговлю вел. И в памяти их детей.
— Выходит, лицом и руками черны, да характер вспыльчивый, — усмехнулся Бэрр, вспомнив, с каким ужасом переговаривались две пожилые женщины. — Всего-то… Сейчас, через двести лет — они уже предвестники гибели, хотя их и нет вовсе. Ты сам откуда про Темных Людей знаешь?
— Так дед рассказывал, — хмыкнул нищий. — А ему…
— Достаточно с меня этих озерных баек! — рассердился Бэрр. — Я к тебе по делу пришел, а не чтобы разные истории послушать. Все болтать горазды! Сейчас пойду, рядом с Кружевным торговку поймаю, так она наплетет прабабкины рассказы, что раньше в Айсморе только потомки дельфинов и жили, и у всех руки были через палец синие.
— А, так значит, это не я тебя вызывал, а ты сам ко мне шел? — оживился нищий и сразу протянул вперед руку ладонью вверх.
— Выкладывай, что узнал, — Бэрр вытащил медную монетку, покрутил в пальцах, изучая, как горят огоньки в глазах старого сказочника, а потом коротким щелчком отправил ее прямиком в протянутую ладонь.
— Ты про тех, что велел узнать, кто на девушку давеча напали да скрылись, будто умерли?
Бэрр кивнул.
— Нет, не видели их нигде. Ни в харчевнях, ни на постоялых дворах, ни на рынках… Может, ты убил их ненароком, Бэрр-мясник, да и не заметил?
Слова старика проникли в самое сердце и полыхнули в груди чем-то похожим на обиду, но в его возрасте и с его опытом уже приравнивающуюся к оскорблению. Бэрр был готов рявкнуть, что никогда никого не убивал просто так, без особой на то нужды, и тем более не способен был бы забыть, что лишил кого-то жизни. Он задохнулся от возмущения и едва не обрушил свой гнев на патлатую голову Риддака, как вдруг тот спросил:
— А хочешь услышать историю о Розе?
— Какой розе? — шумно выдохнул Бэрр.
— Эта прекрасная легенда всплыла в моей памяти, как мне кажется, вовремя да не без причины.
— Денег больше не дам!
— Я тебе ее расскажу в подарок за твою доброту, — улыбнулся нищий и потер руки, скользя рассеянным взглядом по сторонам.
Бэрр присел на старую дубовую бочку, которая еще не развалилась окончательно, и приготовился слушать. Единственная, кто ждет его сегодня — это вечная подруга, бессонная ночь.
— Говорят, — приосанившись, начал Риддак, и Бэрр поморщился от первого же слова, — что с незапамятных времен живет на дне Темного озера Ледяное чудовище.
— Ледяное? — переспросил Бэрр. — Вроде Черное?
— Там очень холодно, — отмахнулся рассказчик, — и темно. Поэтому Чудовище мерзнет и ничего не видит. То ли цепь из снов его держит, то ли вековое проклятие… Но иногда он просыпается и вырывается наружу, и тогда счастьем и удачей для всех живущих и для него самого будет, если, поднявшись из глубин озера, он встретит Солнечную Розу, единственную, кто может своей красотой подарить ему зрение, а теплом живой души — отогреть его ледяное сердце.
Бэрр выпрямился: