По счастью, больше размышлять о своей глупейшим образом сложившейся судьбе Бэрру не позволили городские улочки, что быстро привели его к нужному дому. Он подождал немного на пороге, избавляясь от сомнений и непривычных мыслей, а потом громко и уверенно постучал.
— Хитлиф, открой!
Хозяин, показав в небольшое отверстие серый глаз в красных прожилках, щелкнул ключом, но дверь распахивать не стал. Бэрр, хоть и не рассчитывал на теплый прием, обозлился, что ему пришлось толкать скрипучую тяжелую створку, чтобы войти в прихожую.
Беглым взглядом изучив небогатую обстановку, Бэрр остановил взгляд на побледневшем и замершем в неприятном предчувствии владельце.
Пока еще владельце.
— Бэ-э-э… Зд-д-д… — попытался тот выдавить из нечто любезное, но человеком он слыл честным, и соврать у него не получилось. Так и замолчал на полуслове, не договорив приветствие до конца. Ухватил одной трясущейся рукой другую.
— Ты догадываешься, зачем я к тебе пришел, — не стал ходить вокруг да около первый помощник винира.
— Неужто… Стал быть…
— По поводу отсрочки по твоим долгам — винир передумал.
— Он передумал? — не поверив, переспросил Хитлиф.
— Ты сам сказал ему: не рассчитаешься, так отдашь имущество. Кто тебя, дурня, за язык-то тянул?
— Но ведь мы договаривались, что к концу года…
— Он требует расчета сейчас.
— Но мне сейчас нечем…
— Оговоренным имуществом. Этот дом винир забирает, но ты можешь благодарить его за сердечность, — зло улыбнулся Бэрр. — Он разрешает тебе поселиться вместо этого в доме победнее, в Нижнем Озерном.
— Но господин винир пообещал… Мы же обо всем договорились. Он обещал же! Как такое возможно? Это бесчестно! — пробудилось в хозяине нечто, похожее на негодование.
— Возможно, но ведь и у винира нет повода тебе доверять больше, чем он уже это сделал. Никто не может предвидеть ни свою, ни чужую жизнь, тем более на полгода вперед.
— О, Вода и Небо! Сколько у меня времени?
— Я приду со стражей не позже, чем через две недели.
— Нет! Нет, я не пущу вас на порог!
— Если заупрямишься, тогда через неделю винир предложит тебе другой дом, хуже и ближе к последним сваям. Еще через неделю — еще ближе и хуже, и к зиме ты будешь жить в камышах… Ты знаешь винира, он своего добьется: не удочкой, так сетью. Соглашаясь сейчас, меньше потеряешь.
— Бэрр, ты меня режешь без ножа! Что я расскажу жене? О доброте винира⁈ О том, что мы еще должны быть благодарны?.. Да ты!.. От тебя одни беды! Ты родился таким, что ли? Да ты…
— Возьми себя в руки и собирай вещи! — Бэрр шагнул обратно к двери. Дернул ее так, что оторвал плохо прикрученную ручку и не глядя запустил ею в стену позади себя.
Хозяин с шумом вздохнул, видно, собираясь выдать длинную злую речь, но Бэрр быстро захлопнул за собой зашатавшуюся дверь и пошел вперед, не особо различая куда и зачем.
С каких это пор его работа, его жизнь, его отношения с женщинами показались настолько омерзительными? Словно выглянул из мохнатых, неприветливых айсморских облаков солнечный луч и осветил все вокруг. Иллюзии растаяли, и с чем остался он, Бэрр? Чем помог, кому хотел, достиг ли, чего желал? Он внезапно испытал боль и даже обиду на судьбу, от нахлынувшей злости едва не сшиб плечом подпорку навеса, но вдруг очень удачно вспомнил: есть в Айсморе дом, визит в который привычно огорчит хозяина, но может улучшить жизнь одной солнечной особы. Хотя домов два, но один приятель наверняка просветит другого о неурочном визите первого помощника винира.
Бэрр задумался на мгновение, а не плюнуть ли на все, но нет. На Ингрид плевать не хотелось.
* * *
Колокольчик на двери не дрогнул, привычного движения вечно сырого воздуха словно и не было, а потому лавочник заметил не сразу, что посетителей его заведения стало на одного больше. Высокая фигура в черном остановилась ровно посередине лавки. Лавочник беспокойно пригляделся и охнул. Из-под потолка мерил всех и вся — живых людей среди столов и неживые вещи на полках — первый помощник винира, уж неясно зачем пришедший, потому как интереса, свойственного любому покупателю, он не проявлял совершенно. Вообще ничего не проявлял, кроме равнодушия и некоторой скуки, сквозящей в каждом его вдохе и выдохе и даже в том небрежном движении, с которым он сложил руки на груди.