Думать об этом сейчас, лежа в темноте и тишине с еще влажным холодным лбом, было тоже грустно, но даже из памяти Эбби согревала сердце. Неугомонная, она всегда умела удивительным образом рассеивать печали Ингрид и делала это лучше, чем сильный ветер разгонял тучи над вечно хмурым Темным озером.
Девушки познакомились давно, и поначалу их связывало дело. Абрахам, отец Абигейль, почтенный купец, чтивший старые законы — нанял Ингрид, чтобы та обучила его дочь грамоте. Это был его первый шаг к признанию новых веяний, которые он сам принимать не хотел, но понимал, что женщина с некоторой долей образованности в нынешнем обществе выйдет замуж выгоднее, чем та, что мужу, окажись он купцом, с расчетными бумагами не поможет. В том, что его дочь выйдет за человека своего сословия, никто в семье не сомневался. Искали ей жениха солидного, из купеческого рода, и чтобы не рыбой торговал, а чем-нибудь более достойным, хоть теми же тканями или, к примеру, самоцветами.
Отец Эбби платил Ингрид исправно, был вежлив, хотя никогда не упускал возможность завести разговор на тему: как изменились времена, как дурно влияет на женщин грамота, как счастливо они прожили много лет с матерью Эбби, а та не знала даже, как записать сумму, которую клиенты оставляли ей для передачи мужу.
— Блажь и чушь! Невесте, жене и матери надлежит знать и уметь совсем иное, нежели эти закорючки, — говорил купец и придвигал по столу к Ингрид ее заработанные уроками монеты. — Пересчитай при мне. Вот тут напиши, сколько получила. Вот тут подпишись полным именем.
Ингрид старалась не улыбаться, ведь обижаться на него было невозможно. При всей своей суровости и громогласности, Абрахам был воспитанным человеком, способным понять течение времени и перемены в людях.
После того, как за семейным обедом, к которому ее пригласили остаться после занятия, мальчишка-посыльный принес коротенькую записку, а Эбби предложила отцу не отвлекаться от трапезы и прочитала письмо вслух сама.
— Это удобно, — сказал он тогда после долгого молчания и с той поры ввел в дом новую традицию: под вечер садился с кружкой пива за стол, а напротив сажал дочь, и та неторопливо и внимательно читала ему несрочные бумаги, пришедшие днем.
Потом он медленно пил и думал над ответом, а Абигейль на каждой писала его решения и указания. Мысль о том, что он солиден и важен настолько, что кто-то, а не он сам, записывает за ним его слова, доставляла Абрахаму неслыханное удовольствие, а Абигейль думала, как бы поступила она сама.
Ингрид же получила золотой «в виде премии».
На этом втором шаге его согласия с современностью закончились уроки дочери. Рассчитываясь с ее учительницей, он также выдал лишний золотой и приказным тоном добавил, чтобы «такая умная девушка не глупила и не тянула с замужеством, а то приличных женихов в Айсморе быстро расхватывают!»
Когда обучение Эбби завершилось, голодать не пришлось, зато тосковать… Близкими приятельницами Ингрид в Айсморе так и не обзавелась, а к почти ежедневному присутствию в жизни бойкой и веселой девушки успела привыкнуть. И потому огорчалась Ингрид больше оттого, что придется расставаться с близкой по возрасту ученицей, чем оттого, что опять предстояло задумываться — много ли денег останется после уплаты за жилье.
С ее первым огорчением Эбби превосходно справилась сама. Она примчалась к Ингрид домой через неделю после их последнего занятия, радостно сообщив, что скучает, и немедленно потащила гулять, потому что: «Ведь уже полдня как нет дождя!» Больше никакие рамки отношений «учитель-ученик» их не сдерживали, и Ингрид была рада проявляемой ими обеими друг к другу теплоте и искренности.
С жильем и деньгами Ингрид приходилось решать все самой. Ее дядя всегда говорил, что он давно выкупил этот дом, но разрешил остаться в нем, в двух комнатах на первом этаже, бывшей хозяйке. Он говорил, что оставит все Ингрид, любимой и единственной племяннице; что уже оформил завещание у Пяти быстрых судей и что ей не стоит переживать о своем будущем. Вот, мол, шкатулка, в ней, мол, все бумаги. Но как часто бывает, Небо все решило по-другому, и он вскоре умер от скоротечной чахотки, не оставляющей шанса на выздоровление — бича Айсмора, вызываемой пагубными туманами окрестных зловонных болот.
Вернувшись домой после прощальной церемонии, Ингрид нашла шкатулку пустой. Что делать дальше, она не знала, куда и с какими заявлениями спешить — не придумала. А потом с ней завела разговор бывшая хозяйка дома, и вдруг оказалось, что никакая она не бывшая, что никому она свой дом не продавала, никаких бумаг не знает, а если у Ингрид есть какие-нибудь предъявить, пусть покажет. А иначе — может или убираться на дощатую мостовую (там тоже люди живут), или платить, сколько скажет хозяйка. Ингрид простояла два дня в Управе, но так и не получила никакой помощи. Документы пропали.