Воспоминания о собственной беспомощности перед враньем и нечестивостью души вернули Ингрид к тягостному состоянию, в каком она проснулась от сегодняшнего кошмара и от которого ей почти удалось избавиться при теплых мыслях об Эбби… Это были воспоминания о том, перед чем она всегда терялась вне зависимости от своего возраста и положения, и никогда не знала, что отвечать, а когда что-то говорила, то тоже не знала — верно ли и стоило ли открывать рот.
Что она должна была ответить, к примеру, одной дотошной особе из числа обслуги в ратуше, которая публично стыдила ее и все никак не отставала? Стыдила больше за глупость, за незнание жизни, за то, что не воспользовалась. А потом еще более настойчиво добивалась мнения о Бэрре. Правда ли, что он так хорош в постели?
Ингрид от такого напора всегда терялась и в итоге ответила, что не знает — лишь бы оборвать ее речи. Та поначалу расцвела, готовая разнести свежую сплетню, но потом все же удивилась: «Как это так?» Ингрид, желая только покоя, ответила, что не знает, да. Потому как они освоили пол, стол и подоконник, а вот до постели за всю ночь так и не добрались. И даже хихикнула нервно. А потом, вспоминая выпученные глаза и отпавшую челюсть дотошной особы, пожалела, что сказала хоть что-то, пусть на тот момент и показавшееся остроумным. Отвечать подобным на подобное Ингрид так и не научилась, а воспоминания о наглости, поборовшей ее смущение, приносили ей лишь печаль и сожаления.
Она обняла себя руками, зажмурилась, погладила по плечам и улыбнулась одному воспоминанию той ночи, для нее одновременно смешному и трогательному…
* * *
Бэрр был забавно полураздет, выглядел довольным и бодрым, а вот Ингрид вряд ли смогла бы сейчас сразу встать. Он вопросительно повернулся к ней, приподнявшись на локте.
— Ингрид, у тебя есть полотенце?
Она, еще остро чувствуя его близость всем телом, с трудом сообразила, о чем это он. Еле смогла дотянуться до полотенца и упала обратно. Бэрр через пару мгновений потянулся к ней, развернул ее к себе, застонавшую, осторожно провел тканью между ног, по бедрам, мягко касаясь кожи.
«О, нет!» — сразу опомнилась Ингрид, поняв: то, что она хотела скрыть, он все же увидел, раз замер и уставился на несчастную материю так, словно бы там засел скорпион, поднявший хвост и готовый вот-вот его укусить.
— Ты… какого… что⁈ — Бэрр говорил отрывисто, очевидно, проглатывая ругательства. Отшатнулся от нее, потом отбросил полотенце, посмевшее так не вовремя выдать ее секрет, и недовольно уставился на нее.
Ингрид подсела к нему на колени, обвила ногами бедра и поцеловала его в широкий треугольный вырез черной рубашки. Платье на ней самой держалось на одном плече и честном слове, почти полностью обнажая грудь и собравшись валиком на талии. Но Ингрид не поправляла его, решив, что сейчас не до приличий.
— Бэрр, ну ты что? Ты разве ни у кого не был первым? — осторожно спросила она. Обняла за шею и все же запустила пальцы в его волосы.
— Да к-как-то… — растерянно протянул Бэрр, и Ингрид поняла, что ни у кого он первым не был.
Возможно, не собирался становиться таковым и потому брать на себя ответственность, от которой не смог бы отказаться — натура бы не позволила. Невинность в Айсморе стоила дорого, кое-кто из девушек неплохо заработал на своей чистоте. При случайности мужчина, поступивший неосторожно, должен был платить и платить немало. Деньгами или собственной свободой — тут уж как договорится.
— Если ты хочешь… — холодно начал он, откинув голову.
Он говорил обычным своим голосом, но сейчас, вместе с мгновенно застывшим лицом, показался отчужденным настолько, что Ингрид сама похолодела. В том, что на него сейчас предъявят права, Бэрр, по всей видимости, не сомневался. И готов был за свои действия расплачиваться.
— Бэрр, нет! Послушай меня. Мне ничего от тебя не нужно, и я ничего не собираюсь от тебя требовать. Поверь мне, прошу. Я просто… очень рада, что это именно ты.
Ингрид провела кончиками пальцев по четким контурам его лица: по гордому излому бровей, высокому лбу с тремя чуть обозначенными морщинками и одной на переносице, по впавшим щекам — запоминая дорогие черты. Может, кому-то они могли показаться слишком резкими, губы — слишком узкими, щеки — впалыми, а нос — ястребиным, но не ей, только не ей. Отбросила волосы с его вспотевшего лба. Вспомнила, вздохнув, свои исконно женские, неисполнимые мечты о том, как хотела бы видеть такие черты в лицах своих детей.