Холодная волна накатывала с ног. Сначала леденели пальцы и стопы. Потом слабость сводила судорогами икры и бедра, заставляла мелко-мелко трястись пальцы рук, скручивала в тугой узел внутренности, и, докатившись до сердца, превращала его в скованный морозом камень. В этот момент Азам обычно вываливался из реальности и погружался в жуткое Безвременье, выматывающее и тело, и душу.
От удара и до удара жилки, бьющейся на виске, проходила Вечность. А шум в ушах становился настолько громким, что заглушал даже собачий брех, доносящийся с псарни. Потом на безымянном пальце левой руки загоралось маленькое солнце, по руке проносилась волна жара, и через какое-то время слабость начинала постепенно отступать.
Битва между теплом и холодом разрывала тело и душу в мелкие клочки. И для того, чтобы не издать ни звука, Азаму приходилось изо все сил сжимать зубы и молиться Создателю о скорейшем прекращении этой муки. Увы, Создатель реагировал вяло - чудовищная боль уходила только тогда, когда выпивала последние капли силы, остающиеся у короля. И оставляла после себя струйки холодного пота, бегущие по спине, испарину на лбу и гулкий стук бьющегося о грудную клетку сердца...
Способность связно думать приходила много позже - тогда, когда переставали дрожать пальцы рук, а придворные, одурев от долгой неподвижности, начинали еле заметно шевелиться.
Среагировав на шевеление какого-нибудь члена Внутреннего Круга, его величество переводил тяжелый взгляд на проштрафившегося придворного, хмурился и... ничего не говорил: единственным чувством, которое он был способен испытывать после приступа, была безысходность... Потом его взгляд возвращался к карте королевства, задерживался на бело-розовом пятне столицы, и Азам Истовый, пытаясь не показать, что забыл, какой именно вопрос обсуждался перед приступом, негромко интересовался:
- Ну, и что вы предлагаете?
Естественно, первым свое мнение высказывал граф Ладо Грайский, первый министр Двора и Левая Рука его величества. Чуточку косноязычный и поэтому жутко многословный, граф растекался мыслью по древу, и к концу его монолога Азам успевал окончательно прийти в себя, а так же вспомнить суть обсуждающихся на Совете проблем.
Как правило, где-то к середине его выступления на среднем пальце левой руки обычно вспыхивало еще одно солнце. По телу монарха прокатывалась волна ясности, и он на время забывал и о слабости, и о липкой от пота одежде, и о проклятии рода Манорров...
Приступы накатывали часто - в среднем, раз в полчаса. И длились минут по десять. Поэтому Совет обычно созывался сразу после обеда. И затягивался до полуночи...
...В этот раз его пришлось созвать сразу после завтрака, - вопрос, который требовалось обсудить, не терпел отлагательства, - и монарх, находящийся на грани потери сознания после бессонной ночи, проведенной в борьбе с родовым проклятием, с трудом заставил себя перейти в зал Совета.
Члены Внутреннего Круга встретили его церемонными поклонами, однако Азам Истовый, усевшись на малый трон, жестом приказал обойтись без лишних церемоний, и, увидев, как его верховный маг активирует иллюзорную карту Семиречья, чуть не взвыл от бешенства: в груди снова появилось легкое покалывание, а по спине побежала первая струйка пота...
Приступ слабости оказался чрезвычайно сильным - способность здраво мыслить вернулась к Азаму Истовому намного позже активации кольца ясности. То есть тогда, когда граф Ладо Грайский закончил описание возникшей перед королевством проблемы. И даже задал Азаму какие-то вопросы!
Естественно, вспомнить, о чем именно спрашивал министр Двора, его величество не смог. И, разжав сведенные судорогой челюсти, приказал:
- Граф Олиор? Я бы хотел выслушать ваши соображения...
Королевский казначей встал со своего кресла, отвесил церемонный поклон, дождался повелительного жеста монарха, сел обратно в кресло, и, исподлобья посмотрев на сидящего рядом с ним графа Грайского, тяжело вздохнул:
- Я не согласен с его светлостью. И считаю, что начинать военную кампанию раньше конца весны глупо...
- Я тоже согласен с казначеем, сир. Хотя прекрасно понимаю, что время играет против нас... - поддакнул ему капитан королевской стражи, граф Симон Герн. - Матеус Коротышка оклемался от той трепки, которую мы задали ему позапрошлым летом, и в настоящее время активно готовится к новой войне...