Суржиков с досадой поморщился, но промолчал.
— По поводу фотографии обратитесь в отдел кадров, — сказала Диане вслед Лурье.
Кадровичка Ирма Юрьевна Оболонская, пышная молодящаяся дама, была всегда в центре событий, происходящих в консерватории, и в курсе всех новостей, связанных с миром музыки и музыкантами.
Ирма Юрьевна уже знала о смерти Виолетты Генриховны во всех подробностях, чем сильно изумила Диану.
— Можно подумать, что вы на месте преступления были, — проговорила она.
Ирма Юрьевна загадочно улыбнулась и заявила то ли в шутку, то ли всерьез:
— У нас везде есть свои люди.
— Но все-таки откуда вы все узнали?
— Ну, о смерти бедняжки Вебер мне вчера вечером сказала наша директриса, а все остальное рассказала ваша билетерша, когда я позвонила в кинотеатр.
Диана ошеломленно покачала головой.
— Ловко!
— Я даже знаю, что Вебер задушили струной от скрипки, — усмехнулась Ирма Юрьевна.
— А еще у нее похитили старый ридикюль, — подсказала Диана.
— Ридикюль?! — вспыхнула кадровичка и в запальчивости произнесла: — Этого и следовало ожидать…
— Почему?
Оглянувшись на дверь, Ирма Юрьевна таинственно прошептала:
— Однажды Виолетта Генриховна мне призналась, что владеет великой ценностью…
— Бриллиантами?
— Да нет, — отмахнулась кадровичка. — Она проговорилась, что ей переданы по наследству от родителей ноты «Реквиема» Моцарта.
— Ну и что? — недоумевала Диана. — Это разве редкость? Их в любом музыкальном магазине купить можно.
— Это ноты самого Моцарта! И «Реквием» там дописан полностью, — торжественно продолжила Ирма Юрьевна.
Боясь показаться полной невеждой, Диана кивнула, изобразив изумление, и пробормотала:
— Да, если ноты самого Моцарта, то конечно.
— Не просто ноты! — возразила кадровичка. — Всем известно, что Моцарт умер, не закончив «Реквием», а перед смертью дал наставление своему ученику, как следует закончить. А Виолетта Генриховна утверждала, что у нее «Реквием», дописанный самим Моцартом, и если это правда — это же мировая сенсация!
— Тогда эти ноты стоят безумно дорого, — осторожно заметила Диана.
— Они бесценны! Ведь смерть Моцарта до сих пор неразрешенная загадка.
— А разве его не Сальери отравил? — удивилась Диана.
Ирма Юрьевна презрительно усмехнулась:
— Одна из версий. Ничего достоверно неизвестно.
Диана с опаской оглянулась на дверь и тихо спросила:
— А кто-нибудь еще знает то, что Виолетта Генриховна рассказала вам?
Ирма Юрьевна рассмеялась.
— Слухи ходили, но никто не верил, что Моцарт закончил «Реквием» сам, всем хорошо известно, что это сделал его ученик Зюсмайер. А бедняжка Моцарт прожил всего тридцать пять лет…
— Он умер таким молодым? — сокрушенно вздохнула Диана. — А от чего?
— Предполагают, что его отравили, — мрачно вздохнула Ирма Юрьевна, — может быть, и Сальери.
— Какая трагедия! — покачала головой Диана. — Вот и нашу Виолетту Генриховну убили, неужели из-за Моцарта?
— Да, трагедия, — задумалась Ирма Юрьевна. — Если действительно «Реквием» дописан Моцартом, чтобы заполучить ноты, могут и убить, так что, если вы что-то узнаете, позвоните мне, консерватория вам будет очень благодарна.
— Но вы же сказали, что никто в это не поверил…
— Как знать, как знать, — покачала головой кадровичка. — Чего в этом мире только не бывает.
Получив от Ирмы Юрьевны фотографию для некролога, Диана вернулась в кинотеатр.
В «Олимпе» был наплыв зрителей. Диана закрылась в своем кабинете, чтобы ей не мешали, и взялась за записную книжку с номерами телефонов сотрудников. Она позвонила сначала одной билетерше, работавшей вчера, потом другой, оказалось, что подробности убийства кадровичке консерватории рассказала Аделаида Семеновна.
Диана рассердилась:
— На каком основании вы все выложили неизвестному человеку? А если бы это позвонил сам преступник?
— Так она представилась, сказала, что из консерватории, коллега бывшая, — стала виновато оправдываться Аделаида Семеновна.
— А почему на меня звонок не перевели?
— Так вы были заняты…
В дверь постучали, затем подергали ручку.
— Диана, — послышался голос Эмилии Бобрышевой. — Ты у себя?
— Да, я на месте, сейчас открою…
Диана положила трубку и впустила администраторшу.
Эмилия опустилась на один из стульев и, облокотившись на стол, устало вздохнула:
— Сегодня день какой-то сумасшедший, народ ломится с утра.