По этой причине я продолжаю говорить команде, чтобы они отодвинули ограждения еще дальше от трибуны.
— Никто не должен находиться ближе пятидесяти ярдов от сцены, — говорю я им.
— Но такой большой зазор перед трибуной выглядит странно... — жалуется Джессика. Она координатор мероприятия. Я могу сказать, что она думает, что я слишком усердствую с безопасностью. Что, вероятно, верно — это не моя область знаний. Я не привык уравновешивать нужды безопасности и защиты с нуждами корреспондентов, которые хотят получить фотогеничный ракурс.
— Это половина футбольного поля, — говорит она. — Да ладно, я уверена, что мы можем поставить ограждения чуть ближе...
— Ограждения стоят в десяти ярдах, — говорю я ей. — Это вполне в пределах досягаемости даже для неподготовленного стрелка с дешевым пистолетом.
Неторопливо подходит Питерсон. Рост у него чуть больше шести футов, телосложение пауэрлифтера, а борода как у лесоруба.
— В чем дело? — спрашивает он.
— Данте хочет отодвинуть ограждения, — говорит Джессика, едва скрывая свое раздражение. — Снова.
— Тогда лучше так и сделать, — говорит Питерсон.
— На пятьдесят ярдов? — шипит Джессика.
— Ну... может, в половину меньше, — говорит Питерсон, приподнимая бровь, чтобы посмотреть, согласен ли я с этим компромиссом.
— Да, — говорю я. — Хорошо.
Это первый из десяти или двенадцати конфликтов, которые у нас возникают по мере продолжения подготовки. Я заставляю Джессику убрать цветочные композиции, преграждающие выход со сцены, и говорю ей, что всех в зоне встреч и приветствий нужно проверять, даже тех, у кого есть пропуск прессы.
К тому времени, когда до митинга остается час, она выглядит заплаканной и разочарованной, как будто я все испортил. Может быть, так и есть. Я знаю, что веду себя как параноик, но Риона попросила меня выполнить работу, и я собираюсь сделать ее в меру своих возможностей.
Каллум — первый прибывший спикер. С ним Аида. Они идут медленнее, чем обычно, потому что Аида находится на восьмом месяце беременности. Она носит общего наследника Галло и Гриффинов — узы, которые навечно свяжут наши семьи.
Первую половину своей беременности она почти не появлялась на публике. Сейчас она в полном расцвете сил.
Когда она идет ко мне по траве, солнце светит ей на голову, и она выглядит как богиня — Деметра или Афродита. Ее вьющиеся темные волосы длиннее, чем я когда-либо видел, распущены по плечам. Стройная фигура обрела изгибы, а выражение лица такое счастливое, какого я никогда раньше не видел. Не веселое и озорное… просто искренне радостное. Глаза сияют, щеки налились румянцем, кожа и волосы выглядят здоровыми и яркими.
Она первая из моих братьев и сестер, у кого появятся дети. Глядя на нее, я чувствую такую гордость и радость.
Но это также причиняет мне небольшую боль. Я вижу Каллума рядом с ней, осторожно придерживающего ее за локоть, чтобы она могла безопасно пройти по неровной земле на своих высоких каблуках. Он помогает ей, защищает ее, вертится вокруг нее больше, чем когда-либо. Он вот-вот станет отцом, и могу сказать, что это значит для него гораздо больше, чем этот митинг или что-либо еще в мире.
Я ему завидую.
Я ни о чем не забочусь так, как он заботится о моей сестре и их ребенке.
— Ты прекрасно выглядишь, — говорю я Аиде, целуя ее в щеку.
— О боже, — смеется она. — В этот момент ты понимаешь, что, должно быть, выглядишь размером с моржа, если твой брат начинает делать тебе комплименты, чтобы подбодрить тебя.
— Ты плохо себя чувствовала? — спрашиваю я ее.
— Нет, — говорит Каллум, бросая на нее строгий взгляд. — У нее лишь распухли ноги, потому что она слишком много работает.
— Все в порядке, — говорит Аида, подмигивая ему. — Ты можешь потом сделать мне массаж.
— Ты уже выбрала имя? — спрашиваю я ее.
— Я подумала, что мы могли бы назвать его в честь прадеда Кэла, — говорит она, ухмыляясь. — Тебе не кажется, что Руайдри легко произносится?
— Абсолютно нет, — говорит Кэл.
— Это означает «великий король».
— Ты не можешь быть королем, если никто не может произнести твое имя, — говорит Кэл. — Разве у тебя не было дедушки по имени Клементе?
— Звучит как Папа Римский, — говорит Аида, корча гримасу.
— Я думаю, теперь ты должна называть детей в честь предметов, — говорю я ей. — Эппл, Блю, Фокс и тому подобное.
— О, отлично! — весело говорит Аида. — Я назову его в честь места, где он был зачат. Милый, маленький Лифт Галло…
— Думаю, ты имеешь в виду лифт Гриффин, — поправляет ее Кэл.
— Лифт Гриффин-Галло, — говорит Аида. — Очень по-президентски.
— Кстати, ты будешь сидеть там, наверху, — говорю я ей, указывая на левую сторону сцены.
— Оооо, мягкие складные стулья!
— Только самое лучшее для моей сестры.
— Вы можете подождать там, если хотите, — говорю я им, кивая в сторону трейлера с закусками и напитками. — Они начнут выпускать людей на поле через минуту.
Аида сжимает мою руку.
— Спасибо за то, что нянчишься за всеми нами сегодня, — говорит она.
Когда она направляется к трейлеру, Кэл задерживается, чтобы поговорить со мной минутку.
— Я не думаю, что возникнут какие-либо проблемы, — говорит он. — Борьба с торговлей людьми — это, пожалуй, единственный двухпартийный вопрос, который у нас остался. Риона просто параноик.
— Ты собираешься выступать сразу после мэра? — спрашиваю я его.
— Ага. Мы очень сблизились за последние пару месяцев. Он собирается поддержать меня, когда я буду баллотироваться на его должность.
— Значит, он передает эстафету.
— Практически.
— Во сколько это нам обойдется? — говорю я тихим голосом.
Кэл фыркает.
— Около пятисот тысяч. Выплачиваются в виде «гонорара за выступления» на будущих мероприятиях.
Очень важно, чтобы Кэл стал мэром, чтобы мы могли одобрить остальную часть нашей застройки Южного Берега.
— А Яфеу Соломон идет сразу после тебя? — спрашиваю я.
— Верно, — Каллум внимательно смотрит на меня. — Аида сказала, что между вашими семьями есть какая-то история.
— Я встречался с ним однажды, — сухо говорю я. — Нас ничего не связывает.
— Хорошо, — говорит Кэл.
По выражению его лица я не могу понять, рассказала ли ему Аида всю историю или нет. Но по моему ответу ясно, что я не хочу об этом говорить. Поэтому Кэл не настаивает. Он просто хлопает меня по плечу и говорит:
— Скоро увидимся.
Остальная часть часа проходит в размытой деятельности — размещение посетителей на открытой лужайке, повторный обход периметра, проверка связи с отдаленными членами службы безопасности через наушники и так далее. Питерсон спорит с выступающими, расставляя их по местам на сцене, чтобы мне не приходилось разговаривать с Яфеу. Я даже еще не видел его, так как он прибыл последним, пока я был на южном конце лужайки, общаясь с офицерами полиции Чикаго.