Сделав небольшую остановку возле поселкового совета, где я насильно вручил ключ от клуба дородной тетке в цветастой косынке сидевшей за столом секретаря. Мне пришлось спешно покидать здание, поскольку барышня настойчиво сучила ногами и требовала передачи имущества по заранее заготовленной описи. Сообразив, каким способом с нами решил рассчитаться председатель поселкового совета за битый шифер, я попросту оставил ключ на краю стола и был таков. По крайней мере, я в точности выполнил инструкцию профессора Шило «сдать ключ в поселковый совет», а вот по поводу инвентаризации он словом не обмолвился.
К тому моменту, когда дама в пестром платке выскочила из здания, мы успели отъехать метров на пятьдесят. Все прошло гладко и погони за нашим автопоездом не наблюдалось.
Не большая скорость «Виллиса» позволяла наслаждаться ландшафтом. Повышенный мировой спрос на масленичные культуры вносил свои корректив в привычный окрас украинских полей. Вместо привычных пшеницы, ржи и царицы полей - кукурузы, приходилось любоваться желтыми полями цветущего рапса и подсолнечника. Нарушая все законы севооборота и пара, фермерские хозяйства, зажатые с одной стороны непомерными аппетитами чиновников, а с другой акульими инстинктами поставщиков дизтоплива, удобрений и семян, вынуждены были выживать за счет истощения почвы.
- Отцы воруют у детей, - произнес я.
- Ты о чем? - Не понял Михал Михалыч.
- Да, все об этом,- рукой я показал на пейзаж справа. - До какого цинизма нужно было дойти, что бы так по варварски использовать землю.
- Это хорошо, - невпопад заметил старик и тут же себя поправил. - В смысле хорошо, что тебя это тронуло. А мы уже ничему не удивляемся. В соседнем районе, депутат Верховной Рады, захватил местный парк. Обнес по периметру трехметровым забором из кирпича, а потом резиденцию себе выстроил. Население стало жалобы писать, так особо активных правдолюбцев припугнули церберы слуги народа, чтоб не кляузничали. Да так все и молчат. Потом вздумалось ему отхватить охотничьих угодий. И, пожалуйста, сто гектаров леса перешло ему во владение. Местным жителям туда даже за грибами вход заказан. Боятся люди рот открывать, от произвола волосы дыбом встают.
- Что же там такое происходит?
- В последние два года люди стали пропадать.
- Это как?
- А кто знает? Пойдут в лес за грибами-ягодами и больше их никто уже не видит. Человек десять за два года в пропавших без вести находится.
- А милиция? А прокуратура?
- Что милиция? Если начальник местного райуправления с прокурором, тоже охотники заядлые, любят с ружьишком в тех, депутатских угодьях, побродить. - Михал Михалыч тяжело вздохнул. - Феодальные порядки у соседей устанавливаются. Хуже, чем при немцах в оккупацию.
- Так уж и хуже? - рассказ старика вызывал у меня сомнение.
В ответ Михал Михалыч пожал плечами.
- А хочешь, покажу тебе место, немцы меня расстрелять хотели? Я тогда пятнадцатилетним пацаном был. Тут не далеко возле Буга хутор вовремя войны был, не большой на десять дворов. Где меня двое стариков прятало. Нашлась гнида, выслужиться захотела, и донесла.
- Конечно, хочу, рассказывайте. - С любопытством сказал я.
На ближайшем перекрестке Михал Михалыч осторожно свернул вправо на проселочную дорогу. Мы быстро сняли жесткую сцепку, оставив экспедиционную машину на обочине.
- Возле этого хутора в тридцатые годы была построена маленькая гидроэлектростанция, которая снабжала поселок электроэнергией. - Рассказывал старик. - Мой отец на ней работал электриком, а жили мы семьей на хуторе, хорошо было. Отец, уважаемый человек, вплоть, до самой войны проводил людям свет в дома. Его, как водится, в каждом доме за стол сажали, угощение он принимал, а вот от водки отказывался. Не пьющий был. За это его бабы уважали, а матери завидовали. В то время электрик пользовался уважением и почетом не меньше, чем учитель.- Заметив мою улыбку, старик немного обиделся. - Знаю, что говорю, моя мама в семилетней школе немецкий язык преподавала. Потом война, отца мобилизовали, маме посоветовали в райкоме партии, ехать в эвакуацию. Собрали мы узелки и поехали. До станции Гайворон, на подводе ехали, потом на поезд пересели. Правда, уехать далеко не смогли, самолеты разбомбили наш поезд. Мама погибла, а я цел и невредим, пешком вернулся на хутор. А там уже немец побывал. Помню, как на меня неизгладимое впечатление произвела листовка-обращение германского командования, предписывающая всем жидам и цыганам явиться в комендатуру имея при себе трехдневный запас продуктов. А ведь многие шли. На что могли рассчитывать? Если в этой же листовке было предупреждение, что те, кто не явится, а также те, кто окажет помощь или будет укрывать жидов, из украинцев, будут преданы в руки военно-полевого трибунала. А попросту расстрел. Для тех, кто выполнил предписание, приехали душегубки.