— Не могу. У меня нет такого права, — сквозь зубы процедила я. На это женщина задумалась и, немного помолчав, просто ответила:
— Тогда смирись и доведи до конца то, что решила. С телеги на полпути не слазят. — Серьезно закончила она, растягивая слова и не сводя с меня внимательного взгляда. Мы были знакомы всего ничего, но я и представить не могла, что веселая, простая, как большинство крестьян, и, возможно, в чем-то наивная Милка скажет что-то подобное. Хотя чему я удивляюсь? То, что Милка, повидала достаточно на своем веку, я ни сколько не сомневалась. Немного помолчав, я ответила:
— Ты права. Спасибо.
— Я всегда права, дорогуша, — веселые искорки вновь вернулись в ее глаза. В этот момент подошел разносчик, осторожно поставив выпивку и закуску, и поспешил удалиться. Я нехотя посмотрела на еду: кусок в горло, определенно, не лез, но Милка уже протягивала рюмку с прозрачной жидкостью.
— Давай-ка выпьем! За нас! — искренне улыбнулась она. Все еще сомневаясь в правильности этой идеи, я взяла протянутую мне рюмку, чокнулась и вылила все содержимое в себя. Горло моментально опалило. Скривившись, я схватила первое, что попалось в руки из тарелки, и засунула себе в рот. Уже скоро приятное тепло разлилось по телу, сильная боль внутри начала притупляться. Милка все толкала тосты (по-моему, последний был за соседскую корову, которая недавно разродилась), и тут местный музыкант заиграл. Протяжная, душещипательная история о любви была явно не уместной. Заметив это, Милка подскочила к умельцу и что-то яростно зашептала, подкрепив свои слова парочкой медяков. Рядом сидящий здоровенный тролль-наемник — это мой затуманенный разум еще мог определить по его одежде и специальным нашивкам, — услышав их разговор, с рвением поддержал женщину, доставая из лежащего под столом мешка странные небольшие барабаны. Он подсел к музыканту. Отдыхающие в зале, стали с интересом следить за намечающимся действием. Наконец растолкав музыканту, что от него требуется, Милка развернувшись ко мне и лукаво подмигнув, запела. За песней следом ударили барабаны тролля, к которым присоединился музыкант. Зал мгновенно одобрительно загалдел. Молоденькие служанки залихватски пустились в танец между столами, зазывая всех присоединиться. Загремели отодвигаемые скамьи, голоса слились и стали подпевать. Вдруг, поймав себя на том, что ноги под столом отбивают в такт музыке, я глупо улыбнулась, и вслушалась в слова.
Я отпила прямо из бутылки, а в моем затуманенном мозгу мелькнуло: «Как в воду глядела»! В следующую минуту чьи-то могучие руки подхватили меня и поставили на стол. «А гори оно все»! — подумала я и, подвязав юбку, отдалась музыке. Так еще я не танцевала никогда. Выкинув все из головы, я жила только сегодняшней ночью, выплескивая все отчаяние и боль, что накопились во мне за последний год, в своем диком танце. Вскоре, запомнив припев, я, смеясь, стала подпевать вместе со всеми: «Сегодня моя ночь! Остальное — потом! У меня есть все, что мне надо! Пускай и окажется, что это лишь сон»!
Хорошо выпивший мужик, исполнявший только одному ему понятный танец, около моего стола, видимо решил, что сцена необходима и ему. Притом срочно. Оперевшись своими ручищами о крышку стола, он попытался присоединиться ко мне на импровизированной сцене. Не рассчитав свой вес и количество выпитого, он свалился на пол, повалив за собой стол и меня вместе с ним. Пол обнимать не пришлось — чьи-то руки подхватили меня при падении. Я весело рассмеялась, продолжая кивать головой в такт музыке. Меня все еще держали, и я потянулась к соседнему столу за кружкой пива. Рука остановилась на полпути, так как я, наконец, увидела «спасителя». Глаза Алекса превратились в два бездонных черных омута, кожа на лице натянулась, придав ему выражение взбешенного хищника. Он тяжело дышал и продолжал неотрывно смотреть на меня. Почему-то стало весело, затуманенный разум, просто отказывал принимать возможную угрозу. Рассмеявшись, я заплетающимся языком осведомилась:
— Ал, ты не только дотронулся до меня, но еще и держишь! Я не верю своим глазам! И не брезгуешь? Дорогой, прошу, поставь меня, мыло здесь в большом дефиците, ты ж потом не отмоешься! — его руки задрожали, но все же он не отпустил меня, а вместо этого, быстрым человеческим шагом пронес по залу, стараясь не привлекать к нам внимания. И только поднявшись на второй этаж, медленно поставил. Как только я оказалась на ногах, голова закружилась и перед моим взором коридор, ведущий в личные комнаты, стал опасно расплываться. Я хотела облокотиться на стенку, но в моем состоянии это оказалось невыполнимой задачей. Схватив рукой лишь воздух, я упала. Физическая боль прояснила мысли. Не осмеливаясь поднять голову, я тупо смотрела на его сапоги. От осознания того, в каком жалком состоянии я предстала перед Алексом, на глаза стали наворачиваться слезы. Я могла сказать, о чем он думает, даже не проникая в его сознание. Снова всплыл в голове подслушанный разговор с Миану. Алекс считал меня продажной девкой. И если у него и были какие-то сомнения на этот счет, то, думаю, после сегодняшнего концерта, они полностью исчезли. Хотелось провалиться сквозь землю. «А не сама ли ты этого добивалась»? — ехидно осведомился внутренний голос. — «Ведь тебе нужно, что б он ушел, так не слазь с телеги на полпути! Кажется, так говорила Милка». Разреветься сейчас было равносильно признанию собственной слабости, да и провалить игру я не имела права. Поэтому глубоко вздохнув, подняла глаза, и, дальше изображая из себя пьяную, кокетливо осведомилась: