— Эй, полосатая!
Взглянув на свой фартук, я выпрямилась.
Парень, кричавший мне, был худым и неуклюжим, с узким подбородком, с которого свисала козлиная бородка похожая на мох. Я не узнала его.
— Что не так?
— Как насчет того, чтобы свалить отсюда? Некоторые из нас работают, чтобы выжить.
— А с чего ты взял, что я здесь по другой причине?
Он ткнул граблями в мою сторону.
— У тебя есть лицензия, верно?
— Что, прости?
— Я видел тебя в газетах, — сказал он.
Случайно, как и большинство моих фотографий, парочка оказались в «Бэнгор Дейли». Поднеся пиявку к свету, он осмотрел ее бледно-розовое тело, а затем вновь взглянул на меня.
— Когда дело касается денег, территория важна, верно?
Напрягшись, я пробормотала:
— Прилив держался долго.
Парень снова наклонился и принялся копать, но говорить продолжал:
— Это несправедливо. Я ведь не могу прыгнуть в твою лодку и заняться рыбалкой. Так почему ты лезешь на мою территорию?
Во рту пересохло, а тошнота подкатила к горлу. Мне хотелось что-нибудь ему сказать. Кричать, пока не сорву голос. Он ничего не знает! Я не смогу рыбачить долгое время.
Вся моя надежда на то, что присяжные сохранят лицензию, напрасна. К тому же я решила перестать бороться. Оборвать эту часть своей жизнь. Поэтому я смирились с тем, что буду копать пиявок, моллюсков или креветок. Какое ему дело?
— Что нечего сказать? — спросил он, вытаскивая очередную длинную пиявку. — Даже не спросишь, как дела?
— Работаю так же, как и ты.
Он фыркнул, бросая добычу в ведро.
Я сильно замахнулась граблями. Когда они врезались в грязь, я услышала звук — высокую повторяющуюся ноту. Грязь стала черной и тяжелой. Спустившись вниз, я попробовала еще одно место. Время от времени этот болтун что-то кричал мне.
Остальные копатели отошли от него, потому что он нарушил негласное соглашение — молчать во время работы. Никто не говорит тебе что и как делать — головы опущены, а пиявок убирают в ведро. В рыбалке все иначе, но это илистая отмель и болтунов здесь не любят. Хотя нет, мудаков.
— Сколько накопала, полосатая? — крикнул он.
Наконец, ему надоело, к тому же кто-то попросил его заткнуться.
Вода начала наступать, окружая мои лодыжки. А следом пришел туман — тонкий, серый. Клубящийся, когда ты переступаешь через него. Я хотела лечь и позволить грязи поглотить меня, а воде накрыть с головой. Туман, словно бледное одеяло, умиротворяющий.
У меня почти пустое ведро, и внезапно я почувствовала себя слишком усталой. Я начала возвращаться к берегу, а каждый шаг давался с трудом.
Горячий душ смыл грязь, но не усталость. Я открыла окно спальни, чтобы впустить холодный воздух, и упала в постель. На нижнем этаже дома стояла тишина — отец еще не вернулся, а мама работала в ночную смену.
Я прислушалась, не скрипит ли лестница. Когда Леви заходил домой, я всегда слышала его возвращение. Такой долгий, протяжный скрип, а затем дребезжание дверной ручки. Я так сильно этого хотела. Изо всех сил желала, бросая свою мольбу на ветер, словно пух от одуванчика.
В мое окно ворвался луч света. Загорелся маяк — маяк, где жил Грей. Там он ждал меня. Встав с кровати, я подошла к окну и смотрела на Джексон-рок.
Я не помню, видела ли раньше маяк из окна своего дома.
Прежде чем я успела всерьёз задуматься об этом, уже надела пальто и направилась к берегу. Я скрутила мокрые волосы в беспорядочный узел и перевязала пучок резинкой, которая нашлась в кармане. Туман не был густым, лодки направлялись к пристани. Я шла, разглядывая фигуры, движущиеся по пирсу. Чайки кричали где-то в дали.
В просвете я уже заметила лодку с моим именем, которая приближалась к берегу. Не оглядываясь, я шагнула вперед.
Встречаю ее, когда она пришвартовывается к берегу. В этот раз я почувствовал, что путь открыт. Она считает, что лодку прислал я — на корме ее имя. Она упоминала это. Немного неожиданной магии — на этот раз проклятие на моей стороне. Я подаю ей руку и произношу:
— Ты как раз к ужину.
Замечаю карий оттенок — там, где должны быть ее глаза. Нет, еще я вижу золотистые и черные цвета, но в большинстве своём карий. Для меня она все еще похожа на мазок краски. Когда Уилла смотрит на меня я задумываюсь: «А каким она видит меня?»
Смотря на Сюзанну, я был ошеломлен. Каждая неземная вещь в ней очаровывала меня. Тем не менее, женская красота вряд ли сопоставима с мужской привлекательностью. Я могу нервировать Уиллу. Или даже пугать. Беру ее под локоть.
— Рад, что ты вернулась.
— Я даже не уверена в том, настоящий ли ты, — отвечает она.
— Что ты имеешь в виду?
Я смотрю на нее, ведя через темный лес. Листья начали опадать, обещая конец сезона. Они шепчутся трепеща, обнаженные деревья выгибаются над нами.
Пальцы Уиллы впиваются в мою руку. Как она может сомневаться в моем существовании? Она ведь чувствует меня. Я прерывисто вздыхаю, потому что она прикасается ко мне. Прошло сто лет с тех пор, как кто-то трогал меня. Нет ни малейшего шанса, что она осознает важность этого жеста. Уилла не смотрит на меня. Ее свет колеблется, когда она говорит. Интересно, какие у нее губы? Полные или потрескались… может, они нуждаются в поцелуе.
— Ну ты же призрак. Так утверждают жители города. Говорят, что, если кто-то сможет найти мистера Грея, он придаст удачи в море и ясные дни.
— Хочешь, чтобы я помог с рыбалкой?
Она рассмеялась.
— Я лишь сказала, что, по их мнению, ты должен делать.
Звучит смутно знакомо. Но не все чудеса я могу творить. Да, завтрак сам появляется на моей тарелке. Могу призывать и прогонять туман. Я собираю души тех, кто умирает в зоне моей досягаемости. У меня ограниченные возможности. Тем не менее, я изучил ее жизнь, используя записи.
Накрыв ее руку, я произношу:
— Давай договоримся всегда говорить друг другу правду.
— Что? — нахмурившись сказала она.
— Что не так?
Я иду впереди нее и останавливаюсь на опушке леса. Здесь нет лунного света, который освещал бы меня. Я призрачен и реален настолько, насколько она этого желает.
— Я не буду тебе лгать. Клянусь, буду говорить только правду.
Возможно, слишком пылкое обещание. Она делает осторожный шаг назад. Я должен что-то сделать, чтобы удержать ее. Соблазнить ее. Она не так проста, как я — хочет большего. Ей не нужны клятвы в любви от сирены с утеса.
— Я знаю, что ты страдаешь, — говорю я.
Честно, я просто догадываюсь об этом. Так должно быть — я изучил газеты, где фигурировала она. До этого лета Уилла была совершенно обычной. Но этот год, это лето — гобелен, и только я вижу нити в переплетении. Я знаю о ней больше, чем она может себе представить.
— Мне жаль твоего брата.
Она напрягается, ее тени становятся белыми.
— Я не хочу говорить о Леви.