— И… — раздался мой хриплый голос в образовавшейся тишине, — сколько раз? Сколько раз историю… переписывали?
Айко покачала головой, тень сомнения и усталости скользнула по ее лицу.
— Минимум четыре раза. Но точное число… — она пожала плечами, жест был красноречивее слов. — Боюсь, не знает никто. Знания теряются, стираются вместе с переписанным миром. Истина тонет в слоях новых реальностей, как этот город в озере, — указав на руины вокруг. — Лишь посвященные высоких рангов или слуги Великих, могут уцелеть.
Да, более наглядного примера было трудно придумать. Пораженная Хана замолчала, ее обычная бравада куда-то испарилась. Даже я, считавший себя уже кое-что понимающим в изнанке мира, ощутил, как почва уходит из-под ног. Четыре раза. Минимум. Века, империи, войны, миллионы жизней — все это могло быть иным, стертым и переписанным по чьей-то прихоти.
Возвышение и его цена… Мансус оказался куда более чудовищным и бездонным, чем я мог себе даже представить. Не просто мир чудес и монстров, а гигантский, безжалостный механизм, способный перемолоть, казалось, даже саму историю.
Тишину, повисшую над черной водой, нарушил звук. Глухой, мощный плеск где-то вдалеке, в направлении центра озера, где возвышалась главная пирамида. Как будто огромное бревно шлепнулось в воду. Или… хвост. Холодный укол страха пронзил меня. Василиск. Он вернулся в свое логово. Пировал на агентах Бюро, а теперь возвращался в святая святых — к пирамиде. Времени на размышления уже не оставалось.
— Наверх! — резко прошептала Айко, ее инстинкты сова сработали быстрее моего оцепенения. — Быстро и тихо!
Мы стали карабкаться по скользкой крыше, камни были неровными, покрытыми скользким илом и водорослями. Хана, несмотря на латы, двигалась удивительно ловко, сказывалась сверхчеловеческая ловкость Пути Грани и Ланселота. Я и Айко шли следом, цепляясь за выступы, стараясь не уронить ни камешка. Каждый шорох казался громоподобным в гнетущей тишине затопленного города. Еще один далекий плеск, ближе на этот раз, заставил нас ускориться.
***
Взобравшись на плоскую, частично разрушенную крышу небольшого храма или даже дворца, мы замерли, стараясь слиться с тенями. Отсюда открывался жутковатый вид: море черной воды, усеянное островами-руинами, и возвышающаяся, словно надгробие могильной плиты, над всем этим центральная пирамида, вершина которой терялась в полумраке под сводами пещеры. Айко припала к краю крыши, замерев, молча наблюдая за окрестностями. Ее серебристые глаза, казалось, впитывали каждый блик на воде, каждую тень между колоннами.
Через минуту, кажущуюся вечностью, она жестом подозвала нас. Ее палец нарисовал в воздухе невидимый маршрут: прыжок на следующую, более низкую крышу вон того длинного здания, потом траверс по узкому карнизу, обход полузатопленной площади и… подход к основанию главной пирамиды с наименее освещенной стороны. Маршрут был рискованным, полным потенциальных ловушек: скользкие камни, гнилые перекрытия, и вездесущая угроза в черной воде под нами.
— За мной, — ее шепот был едва слышен, но полон непоколебимой решимости. — И ради всего святого старайтесь не шуметь.
Она двинулась первой, скользя по мокрой каменной плитке крыши с кошачьей грацией. Хана последовала следом, стараясь ступать мягко, но вес лат все равно выдавал ее шаги легким скрежетом. Я замыкал, каждым нервом прислушиваясь к озеру, к далеким плескам, к стуку собственного сердца. Гулкое эхо наших шагов по каменным лабиринтам мертвого города казалось самым громким звуком во Вселенной. Мы шли по крыше цивилизации, стертой временем, а может, и чьей-то волей, и каждое мгновение могло стать нашим последним, если чудовище под водой услышит нас или решит, что пришло время для второго завтрака.
Перепрыгивая на следующую крышу: плоскую площадку, что когда-то была внутренним двором; я почувствовал, как камень под ногой внезапно подался. Не успел я вскрикнуть, как нога провалилась по колено в прогнившую кладку, скрытую слоем ила и мха. Громкий, мерзкий треск старого дерева разорвал звенящую тишину мертвого города, эхом прокатившись по каменной кишке пещеры.
Мы замерли, как статуи. Даже дыхание затаили. Сердце колотилось о ребра, как птица в клетке. Если Василиск услышал… Если он уже рядом… Бой в воде был самоубийством. Наша единственная надежда — это добраться до плоской вершины одной из малых пирамид. Там можно было стоять, там можно было драться.