Ужас, ледяной и всепоглощающий, сковал мое сознание. Я рискнул и проиграл, с кем не бывает? Поставил на черное, а выпало ебанное зеро. Хотелось грязно ругаться, но я лишь провел рукой по лицу, устало спросив:
— А… остальные? — устало выдохнув, пытаясь совладать с паникой. — Хана? Айко? Василиск? Что с ними? Мы… победили?
Мой двойник покачал головой, его усмешка стала горькой.
— Там, снаружи, идет бой. Твой мифический двойник сражается. Твои подруги помогают ему как могут. Время… оно течет здесь иначе. Для них — мгновения. Для нас… — он оглядел бескрайнее поле, — может быть вечность. Или считанные минуты до моего исчезновения. Пока Персей черпает силу из легенды, я слабею. Как и ты сам.
Сжав зубы, начинаю ходить из в стороны в сторону, мне так легче думалось. Все же не стоило призывать столь сильную легенду, понимаю, она раздавила меня просто одним своим присутствием. Это было неприятно, но я понимал, что рискую, когда решил призвать Персея. Вот только… все ли для меня кончено или все же есть шанс спастись?
Подняв с надеждой взгляд на своего двойника:
— И что нам делать?! — хрипло выдыхаю, обращаясь к своей Тени, к своему осколку души. — Как нам вернуться назад?! Как остановить наше поглощение?! Не зря же ты ко мне явился? Значит, есть еще шанс спастись?!
Мой двойник медленно поднялся. Его фигура с начала нашего разговора стала казаться чуть более прозрачной на фоне яркой зелени. Он посмотрел на меня долгим, тяжелым взглядом.
— Есть один способ, — произнес он едва слышно. — Но он тебе… не понравится. Совсем.
Зловеще закончила моя тень, вот только мне уже было плевать. Что может быть хуже смерти?
***
Персей стремительно нанес удар по Василиску. Харпа, серповидный меч Гермеса, вспорол воздух с ледяным свистом, оставив на чешуе, черной как смоль и твердой как адамант, глубокую, дымящуюся рану. Ядовитая черная кровь брызнула на камень, шипя и разъедая его поверхность. Монстр взревел, не столько от боли, сколько от ярости и оскорбления, его неуязвимость была нарушена. Ловко отлетев назад на трепещущих крыльях Таларий, Персей едва увернулся от смыкающихся челюстей, пахнущих гнилью и смертью. Ветер от чудовищной пасти овеял его шлем, не причинив никакого вреда.
Он уже давно не испытывал такого чистого, почти забытого восторга от битвы. Не так много смертных за всю долгую историю человечества были способны воплотить его легенду с достаточной силой, чтобы он ощутил себя не эхом былых времен, а живой силой мифа. Последний раз его призывали в мрачные, удушающие Темные Века. Всплыл в памяти образ: какой-то изможденный астроном, загнанный в угол инквизиторами, шептал его имя в проклятой, сырой темнице.
Тот безумец отрицал, что Земля центр вселенной, утверждал, что она круглая, и цеплялся за имя Персея как за последнюю соломинку спасения. Мир тогда был отвратителен: повсюду грязь, вонь чумы, полчища жирных крыс и всепроникающий страх, душивший любую искру разума. Персею тогда пришлось не столько сражаться с видимыми чудовищами, сколько выживать в этом болоте человеческого невежества и жестокости, спасая жалкого еретика. Это было по-настоящему темное время, и он искренне надеялся, что оно давно кануло в Лету.
Вернувшись же теперь, в этом новом, странном, но крепком теле, он ощущал прилив любопытства. Он жаждал после победы сбросить шлем и пройтись по улочкам этого нового мира, увидеть своими глазами, как далеко шагнуло человечество, освободившись от пут суеверий. Пообщаться с умными людьми, узнать их мысли, их мечты. Возродить свою легенду не как пережиток прошлого, а как живой символ отваги и хитрости, явить свою славу вновь, но уже в эпоху, достойной его подвигов.
В этот миг сладких грез он ощутил внезапный, острый дискомфорт в груди, словно холодная игла, вонзившаяся в самое сердце его эйфории. Чужеродное чувство вины? Сомнение? Он невольно подумал о хозяине этого тела, о том хмуром, вечно недовольном человеке, чьи обрывки памяти иногда всплывали, как пузыри со дна. Нет, мысленно отмахнулся он, усилием воли гоня прочь навязчивый образ Кацураги. Меня призвали для битвы. Я здесь по праву легенды. Он сам открыл Дверь, пусть даже не до конца понимая последствия. Его жертва… необходима для высшей цели — уничтожения порождения Медузы. А после… после я получу награду. Новое тело. Новую жизнь в этом удивительном времени.
Персей больше всего ненавидел несправедливость. Он с раннего детства, от брошенного в море ковчега до унижений на Серифосе, успел вкусить ее горький вкус до дна. И потому всегда, без колебаний, был готов сражаться за правду, так, как он ее понимал. Сейчас правда заключалась в уничтожении Василиска.