Возможно ли стать его любовницей и по-прежнему принадлежать самой себе?
Вот в чем был вопрос, и ответа Катса не знала.
— Мне нужно подумать, — сказала она.
— Думай здесь, — попросил он, — пожалуйста. Я так устал, Катса. Я сразу усну.
— Хорошо, — кивнула она. — Я останусь.
Потянувшись, он смахнул слезу у нее со щеки.
Прикосновение кончиков его пальцев отозвалось где-то у основания позвоночника, и Катса попыталась побороть это ощущение, скрыть его от По. Он лег, а она встала и направилась к дереву, до которого не доставал свет костра. Катса опустилась на землю, прислонившись к стволу, и, не отрывая взгляда от очертаний тела По, стала ждать, когда он уснет.
Глава двадцатая
Думая о возможности таких отношений, Катса чувствовала себя так, словно только что нашла на теле незамеченную до того конечность — еще одну руку или ногу. Ощущения были незнакомые, и она исследовала их, как делала бы это с обнаруженным случайно лишним пальцем.
Ее замешательство несколько облегчало то, что любовником будет По. Представляя себе По и не останавливаясь на слове «любовник», Катса настолько освоилась с этой идеей, что даже решилась задуматься о том, каково будет лежать в его постели, но не быть его женой. На размышлении потребовалось больше одной ночи. Они, как прежде, ехали по сандерским лесам и, как прежде, болтали, отдыхали и разбивали лагерь. Вот только молчание стало чуть более напряженным, чем до того, да еще Катса порой срывалась с места, чтобы остаться наедине с собой и поразмыслить в одиночестве. Они прекратили тренировки, потому что Катсу смущали его прикосновения. А По не давил на нее, не навязывал ничего, даже разговора, даже своего взгляда.
Путники двигались так быстро, как только позволяла дорога, но чем дальше, тем все больше она походила в лучшем случае на тропинку, вьющуюся по заросшим оврагам и меж таких огромных деревьев, каких Катса не видела никогда в жизни. Стволы этих деревьев были шириной с корпус лошади, а ветви стонали высоко над головой. Иногда приходилось низко пригибаться, чтобы не запутаться в густых зарослях виноградных лоз, свисающих с ветвей. Чем дальше они продвигались на восток, тем круче дорога шла в гору и тем гуще лес оплетала сеть ручьев и потоков.
По крайней мере, местность давала По возможность немного отвлечься и развеяться. Он постоянно вертел головой во все стороны, широко раскрыв глаза.
— Какой глухой, какой нетронутый этот лес. Ты когда-нибудь видела такое? Он прекрасен.
Прекрасен и полон зверей, которые как раз отъедаются на зиму. Здесь легко было охотиться и найти убежище. Все бы хорошо, но Катса почти физически ощущала, что лошади продвигаются так же медленно, как ее раздумья.
— Мне кажется, пешком мы бы шли быстрее, — заметила она однажды.
— Когда придется оставить лошадей, тебе еще будет их очень недоставать.
— И когда это произойдет?
— Судя по карте, примерно через десять дней пути.
— Лучше бы я шла пешком.
— Ты никогда не устаешь, — сказал По. — Признайся.
— Устаю, если долго не сплю. Или если несу что-нибудь очень тяжелое. Я устала, пока поднимала твоего дедушку по лестнице.
Он уставился на нее, вскинув брови.
— Ты поднимала моего дедушку по лестнице?
— Да, в замок Ранды.
— Проведя перед этим сутки в седле?
— Да.
Он рассмеялся, хотя она не видела в этом ничего смешного.
— Мне пришлось, По. Иначе бы все пошло прахом.
— Он весит вполовину больше, чем ты.
— Вот я и устала, пока несла его наверх. Тебе было бы легче.
— Я крупнее дедушки, Катса, и сильнее. И даже я бы устал, если бы перед этим провел ночь в седле.
— Мне пришлось. Выбора не было.
— Твой Дар куда больше, чем просто Дар убивать, — уверенно сказал По.
Она не ответила и после минутного раздумья забыла об этом. Ей снова вспомнился насущный вопрос — как иначе, ведь По все время ехал рядом.
В чем разница между мужем и любовником?
Назвать По своим мужем означало бы дать обещания о пока еще неизвестном будущем. Став его женой однажды, она останется ею навсегда. И не важно, сколько свободы По ей подарит — она всегда будет помнить, что это подарок. Ее свобода перестанет ей принадлежать, право даровать или ограничить ее перейдет к По. Не важно, что он никогда не станет ее ограничивать: когда свобода исходит от кого-то другого, она ей не принадлежит.