— В общем, я подумал. Ты у нас как супергерой, который вечно лезет на рожон. А я могу быть твоим помощником. Ну, знаешь, как в комиксах. Ты спасаешь мир, а я подаю патроны, отвлекаю злодеев и слежу, чтобы тебя не подстрелили со спины. Как тебе идея?
Помощник? Союзник?
Я смотрел на его горящие энтузиазмом глаза. В моём старом мире союзников выбирали по силе, власти и полезности. А этот предлагает свою дружбу просто так. Либо он невероятно наивен, либо… либо он действительно считает меня другом. И первое — не редкость, а вот второе — еще как.
И пока он болтал, рассказывая о своих планах, как мы будем «вместе бороться со злом и некомпетентностью», я почувствовал, как ледяная корка, сковывавшая меня после реанимации, начала таять.
Его неуёмная, живая энергия, его простые шутки, его искренняя забота… всё это было как тёплый, живительный поток, возвращающий меня из мира холодных расчётов и пограничных состояний обратно в мир живых.
Я почувствовал, как внутри разливается странное, почти забытое тепло. Радость. Просто радость от общения с другим человеком. И это было самое странное и пугающее чувство за всё последнее время.
— А ты чего скис? Устал? — Фёдор прервал мои мысли. — Смотри, какие красотки за соседним столом!
Я проследил за его взглядом. Варя и Оля сидели в углу, делая вид, что увлечены разговором. Но их взгляды то и дело скользили в нашу сторону. Точнее, в мою.
— О, Оленька смотрит! — Фёдор расплылся в счастливой, глуповатой улыбке. — Точно на меня! Всё, я пошёл, спрошу у неё номер телефона! Пожелай мне удачи!
Наивный.
Фёдор уже вскочил и, расправив плечи, направился к их столику. Я наблюдал, как он, размахивая руками, что-то горячо доказывает девушкам. Ольга смущённо улыбалась, а Варя смотрела на них с плохо скрываемым раздражением.
Запал парень. Причём конкретно.
Фёдор вернулся с видом победителя, покорившего Эверест.
— Дала номер! Представляешь? — прошептал он, плюхаясь обратно на стул. — Может, на двойное свидание сходим? Ты с Варей, я с Олей?
— Может быть, — уклончиво ответил я.
И тут же мысленно одёрнул себя.
Что за сантименты? «Радость»? «Тепло»? Это эмоции живых. Холодная, привычная отстранённость вернулась, и я снова был в своей броне.
— Точно сходим! — решил за нас обоих Фёдор. — Я всё организую!
Обед закончился на неожиданно оптимистичной ноте.
Пора было возвращаться в отделение. Скоро начнётся смена в морге. Но сначала стоило проведать того парня из приёмного, которого я утром вытащил с того света. Вдруг он уже очнулся и созрел для того, чтобы поделиться своей благодарностью?
Деньги, как говорится, к деньгам. А Жива — к Живе.
Но моим планам не суждено было сбыться. По пути телефон завибрировал в кармане халата. Сомов.
— Пирогов, срочно к Морозову. Кабинет главного врача.
Ну что ещё? Впрочем, после того, как ты только что, по сути, вернулся с того света, мелкие административные разборки уже не пугают. Мне было почти всё равно.
— Иду, — коротко ответил я и сбросил вызов.
Кабинет главного врача встретил меня напряжённой, почти звенящей тишиной. За своим массивным, как саркофаг, дубовым столом восседал Морозов. Рядом, бледный и напряжённый, стоял Сомов.
А в кресле для посетителей, вальяжно развалившись, сидел он. Волков. С перебинтованной челюстью и отвратительной, самодовольной ухмылкой, насколько позволяли бинты.
Вот оно что. Настучал. И, судя по всему, весьма успешно.
— Зачем вы меня позвали? — спросил я, чтобы развеять нависшую тишину.
Не хотел затягивать разбирательство.
Морозов медленно поднялся со своего кресла. Выпрямился во весь рост, давая понять, что разговор переходит из плоскости «начальник-подчинённый» в плоскость «хозяин-провинившийся».
Я смотрел на его праведный гнев, и мне было скорее смешно. Вся эта напускная ярость, этот театральный жест… Он пытался меня запугать, но выглядел при этом как разъярённый индюк. Еще и покраснел. Не надо так нервничать, сердце может не выдержать.
— Я не позволю обращаться так с моим персоналом! — разорался Морозов. — В этой клинике есть правила! Есть дисциплина! Я дал вам шанс, Пирогов. Один шанс, несмотря на вашу репутацию. И что же? Вы избили коллегу! В стенах клиники! Сломали ему челюсть! Это недопустимо!
Я молча слушал его пафосную тираду.
Болтай, болтай, старый индюк. Выпускай пар.