В споре побеждает не тот, кто громче кричит, а тот, кто сохраняет хладнокровие. К тому же, было полезно дать ему высказаться.
В потоке гнева люди часто говорят лишнее, раскрывая свои истинные страхи и мотивы. А я внимательно слушал, отсеивая эмоциональную шелуху и вычленяя главное.
Когда он наконец выдохся и замолчал, переводя дух, я позволил себе лёгкую, едва заметную усмешку.
— Вы закончили, Александр Борисович? Тогда я продолжу. То есть то, что я сегодня спас от верной смерти графиню Воронцову, известную на весь город меценатку, и поставил ей сложнейший диагноз, уже не считается? — спросил я.
Сомов, до этого сидевший как истукан, оживился:
— Поставили все-таки? Что с Воронцовой в итоге?
— Октреотид подействовал. Почки заработали. Анализы на метаболиты серотонина уже в лаборатории. Это карциноидный синдром. Можете поздравить своё отделение с блестящей диагностикой.
— Александр Борисович, — Сомов повернулся к Морозову. — Пирогов действительно ценный специалист… И графиня Золотова от него в восторге, её муж сегодня уже звонил…
Морозов на мгновение заколебался. Я видел, как в его глазах промелькнуло сомнение. Мои слова попали в цель. Упоминание графини Воронцовой, спасённой от верной смерти, и намёк на восторг графини Золотовой, жены главного спонсора — это были два мощных удара по его административной броне.
Я видел, как он мысленно взвешивает на весах. На одной чаше — деньги, репутация клиники в глазах аристократии и два спасённых ВИП-пациента. А на другой — что? Жалоба одного обиженного ординатора с подмоченной репутацией. Выбор был очевиден, и он это понимал.
— И кстати, — продолжил я, пользуясь его замешательством. — Хотите знать, почему я «избил» вашего ценного кадра? Он чуть не убил моего пациента.
— Что за бред! — взвизгнул Волков из своего кресла. — Он всё врёт!
— Доказательства есть, Пирогов? — холодно спросил Морозов.
— Конечно. Ваша хвалёная электронная система. В ней сохраняются все назначения, сделанные врачами. Посмотрите назначения, которые сделал доктор Волков для пациента Синявина вчера утром.
Морозов кивнул Сомову. Тот подошёл к терминалу на столе главврача, быстро нашёл нужную запись в истории болезни. Я видел, как его лицо вытягивается, как он бледнеет.
— Интерферон-альфа при… — он посмотрел на меня с ужасом, — … при подозрении на аллергический альвеолит? Это же…
— Верная смерть, — закончил я за него. — Цитокиновый шторм за считанные часы. Если бы я не остановил медсестру, которая уже набрала шприц, пациент был бы мёртв. И это была бы ваша ответственность, Александр Борисович. Как главврача, который допустил к работе некомпетентного специалиста.
Все повернулись к Волкову. Тот съёжился в кресле, его ухмылка сползла, как дешёвая маска.
— Я… я думал, это суперинфекция… Иммунитет надо было поддержать… — начал оправдываться он.
— Идиот, — процедил Сомов с презрением. — Это же первый курс иммунологии! При аутоиммунных и гипериммунных процессах стимуляция иммунитета — это смертный приговор!
Морозов медленно, очень медленно, опустился в своё кресло. Ситуация в корне изменилась.
— Погодите, — прошептал Сомов, продолжая изучать назначения Волкова. — А зачем вы назначили пациенту Аксенову промедол? Это же второй день после рядовой аппендэктомии. Ему даже ненаркотические анальгетики не требовались, медсестра записала «боли незначительные». Зачем ему опиоиды, Егор⁈
Глава 23
Волков побледнел так, что стал похож на одного из моих подопечных в морге. Его рот открывался и закрывался, как у выброшенной на берег рыбы, но слова не шли.
— Это… это недоразумение! — выдавил он наконец. — Я просто… просто перепутал…
Я мысленно усмехнулся. Какая жалкая, предсказуемая ложь. Но я молчал. Потому что Сомов, сам того не зная, только что наткнулся на настоящую золотую жилу. На компромат, по сравнению с которым врачебная ошибка с Синявиным — просто детская шалость.
Промедол.
В этом мире, как и в моём старом, это слово было синонимом проблем.
Сильнейший опиоидный анальгетик, наркотик, способный и снять адскую боль, и подарить короткое, липкое забвение. И именно поэтому он находился под строжайшим имперским контролем.
Каждая ампула — на учёте. Каждый рецепт — на специальном бланке в трёх экземплярах. Каждый миллилитр — подпись пациента, медсестры и лечащего врача.
В прошлой жизни, в Тёмных Землях, я активно использовал его аналоги. Не для лечения, конечно.
Концентрированный раствор, введённый в сонную артерию, идеально подавлял волю и сопротивление особо упрямых пленных лордов Света перед допросами.