Я открыл его электронную карту на своём планшете. И всё понял.
Статус: «Постреанимационная болезнь. Гипоксическое поражение ЦНС. Запущен протокол терапевтической гипотермии и нейропротекции». Утверждено: зав. отделением Сомов П. А.
Картина сложилась. После моего ухода парню, очевидно, стало хуже. Нарастала заторможенность, зрачки начали «плавать» — классические признаки отёка мозга после кислородного голодания.
Медсёстры запаниковали и, разумеется, позвонили не мне, стажёру из морга, а его фактическому лечащему врачу. А юридически, по всем бумагам, им был Сомов, как заведующий, принявший пациента в своё отделение.
Он в искусственной коме.
Его мозг целенаправленно охлаждают, чтобы спасти от дальнейшего разрушения. Шансы — пятьдесят на пятьдесят. А это означало одно: Живы мне не видать ещё как минимум несколько дней. Если он вообще очнётся в здравом уме.
Прекрасно…
Я пролистал карту дальше. И наткнулся ещё на одну странность. В графе «контактные лица» — пусто. Ниже — запись дежурной медсестры: «Многочисленные попытки связаться с родителями по указанному в карте номеру не увенчались успехом. Абонент не отвечает».
Странно. Их сын при смерти, а они просто пропали? Я отметил это про себя. Ещё одна загадка в копилку этого безумного дня.
Ладно. С этим парнем пока всё ясно. Нужно ждать результатов его обследования, которые будут только завтра. По Воронцовой — то же самое, результаты её специфических анализов придут не раньше утра. А это значит, что в терапии на сегодня ловить больше нечего.
Значит, можно со спокойной душой отправляться на своё основное место работы. В морг.
Там, по крайней мере, пациенты предсказуемы. И не вводят себя в искусственную кому без предупреждения.
Что ж, доктор Мёртвый, я иду. Надеюсь, сегодня у нас снова будут интересные вскрытия.
Я спустился в морг. Тишина.
Непривычная, полная тишина. Обычно в это время доктор Мёртвый сидел за своим столом, листая какой-нибудь древний фолиант, и бормотал себе под нос проклятия в адрес живых. Но сегодня его кабинет пустовал. Только лампа на столе горела, освещая раскрытую книгу.
Где же он? Впрочем, неважно. Сейчас мне нужна была тишина. И ещё кое-кто…
Я оглядел секционную. Пусто. Холодильная камера? Тоже. Я начал беспокоиться. После моего «отключения» в палате Воронцовой он исчез. Куда он мог деться?
И тут я заметил его. За массивной, гудящей холодильной установкой, в самом тёмном и пыльном углу морга я увидел знакомое, слабое зелёное мерцание. Он прятался.
— Нюхль? — тихо позвал я. — Иди сюда.
Из-за установки медленно, неуверенно высунулась его костяная морда. Он посмотрел на меня, и его зелёные огоньки были тусклыми, полными страха и неуверенности. Он сделал один крошечный шаг и замер, ожидая моей реакции.
— Ко мне, — повторил я, на этот раз твёрже, но не со злобой. — Это приказ.
И тут его словно прорвало. Он издал радостный, скрипучий щелчок, подпрыгнул до самого потолка от счастья и в два молниеносных прыжка оказался у моих ног. Он ловко, как белка, забрался по моей штанине на плечо и с силой уткнулся своей холодной костяной мордой мне в шею.
Я почувствовал, как он мелко дрожит.
Когда мне стало плохо в палате, когда моя Жива упала до нуля, он почувствовал разрыв нашей связи. И испугался.
Испугался, что остался один в этом чужом, враждебном мире. И побежал туда, где ему было безопаснее всего — к мёртвым, в морг. Логично. Вполне логично для создания, сотканного из костей и тёмной магии.
Я осторожно, чтобы не спугнуть, потрепал его по костяному гребню на спине. Твёрдо, но не грубо. Жест, который он понимал лучше любых слов.
— Всё в порядке, малыш, — прошептал я. — Я не умер. Пока что. Ты же знаешь, меня так просто не убьёшь.
И в ответ Нюхль довольно заурчал. Тихий, вибрирующий, абсолютно невозможный звук, который не должна была издавать костяная ящерица. Но мой фамильяр всегда был полон сюрпризов. И я был рад, что он снова со мной. Кажется, в этом проклятом мире у меня всё-таки был один настоящий друг.
— Ладно, хватит нежностей, — я осторожно снял его с плеча и посадил на стол. — Пора работать.
Я сел за стол доктора Мёртвого и принялся разбирать накопившиеся за день бумаги. Рядом, свернувшись калачиком на стопке старых журналов, устроился Нюхль.
В морге царила благодатная тишина.
В журнале поступлений я увидел новую запись, сделанную аккуратным, каллиграфическим почерком Мёртвого: «Иванов И. И., 56 лет, причина смерти — ОКС (острый коронарный синдром), подготовить ко вскрытию. Камера №7».
Я направился к холодильной камере номер семь. Открыл тяжёлую, обитую металлом дверь. Пусто. Проверил соседнюю, восьмую. Тоже. Перепроверил запись в журнале. Камера номер семь. Всё верно.