— Что за шум? — его голос был спокойным, но в нём слышалась сталь, заставившая даже Волконского съёжиться.
— Доктор Морозов! — аристократишка бросился к нему, как утопающий к спасательному кругу. — Произошла ужасная ошибка! Меня поставили в пару с… с этим!
Главврач перевёл свой холодный, изучающий взгляд на меня. Узнал.
— А, наш рекордсмен, — произнёс он. — Тот, кто заставил Сердце Милосердия сиять как солнце.
В его голосе не было ни капли восхищения. Скорее, подозрение и холодная настороженность, с которой смотрят на аномалию или на сбой в системе.
— Михаил Сергеевич, — обратился он к Волконскому, и его тон мгновенно изменился, стал мягче, почти отеческим. — Я понимаю ваше… неудобство. Ваш отец, Сергей Аркадьевич, много сделал для нашей клиники.
Ага. Вот и всплыла истинная причина. Папочка-спонсор. Как предсказуемо и скучно.
— Если господин Волконский не желает со мной работать, то это не проблема. У нас с ним будет еще много возможностей посоревноваться, — улыбнулся я, намекая, что это только начало.
Услышав это, Волконский скривился. Но нет, так просто он от меня не отделается. Если нам предстоит работать вместе, я запомню этот случай.
Волконскому еще предстоит узнать, что такое настоящее унижение.
— Думаю, мы можем сделать исключение, — продолжил Морозов, не глядя в мою сторону. — Господин Волконский, присоединитесь к паре номер семь. Там молодые люди из хороших семей, вы найдёте общий язык.
Волконский просиял, бросил на меня победный взгляд и умчался к своим «молодым людям из хороших семей», которые тут же приняли его в свой круг.
— А мне кто достанется? — спросил я, когда он скрылся.
Морозов пожал плечами, словно решал незначительную бытовую проблему.
— Кто останется без пары, — бросил он. — Разберётесь.
Он развернулся и ушёл, явно потеряв ко мне всякий интерес. Я огляделся. Все уже разбились по парам, переговариваясь и готовясь к испытанию. Кроме…
— Привет! Похоже, мы с тобой два одиноких волка! — раздался звонкий голос.
Передо мной, словно выскочив из-под земли, стоял парень примерно моего возраста с копной непослушных рыжих волос и такой россыпью веснушек на лице, что казалось, будто его поцеловало солнце. Улыбался он так широко и искренне, что лицо вот-вот грозило треснуть пополам.
— Фёдор Соловьёв! Можно просто Федя. А ты тот самый Пирогов, который артефакт взорвал? — он протянул руку для рукопожатия, и я заметил мозоли на пальцах — не от перьев и книг, а от реальной работы.
Интересно. Молодой парень, который знает, что такое труд. Редкость среди местных студентов.
— Не взорвал. Просто заставил светиться ярче, чем у остальных, — ответил я, пожимая протянутую руку.
— Да ладно, не скромничай! — он хлопнул меня по плечу с такой силой, что я едва не пошатнулся. — Весь зал ослеп! Это было круто!
Ох, Тьма! Мне достался деревенский весельчак. Моя полная противоположность. Проклятие, ты издеваешься? Впрочем, как всегда.
Нас направили к койке номер восемь. На ней лежала женщина лет сорока, худая до болезненности. Кожа имела желтоватый оттенок, а под глазами залегли тёмные круги.
— Так, что тут у нас? — Фёдор, отбросив веселье, мгновенно стал серьёзным и деловым. Он подошёл к койке и мягко улыбнулся пациентке. — Здравствуйте, красавица! Что вас беспокоит?
Женщина слабо улыбнулась в ответ.
— Красавица… Давно меня так не называли. Слабость, доктор. Уже месяц как с ног валюсь. И тошнота постоянная, — начала она рассказывать.
Я молча наблюдал, как Фёдор собирает анамнез. Несмотря на свои шутовские манеры, делал он это на удивление профессионально — расспрашивал о питании, режиме дня, перенесённых болезнях, характере боли. Он располагал к себе, и женщина, поначалу зажатая, начала отвечать более развёрнуто.
Хм. Может, не такой уж он и клоун. По крайней мере, с живыми он общаться умеет лучше, чем я.
— А давайте я вас послушаю! — Фёдор достал из кармана стетоскоп.
Пока он это проделывал, в моей памяти всплыли строчки из учебника прежнего владельца тела. «Дифференциальная диагностика», глава двенадцать.
Я провёл последние недели, изучая его конспекты — криво написанные, с ошибками, но достаточно подробные. Троечник он был ленивый, но записи вёл старательно. Видимо, надеялся на шпаргалки больше, чем на память.
Фёдор слушал сердце и лёгкие пациентки, а я сосредоточился, используя остатки своего некромантского зрения. Никакой магии — договор есть договор. Но видеть потоки Живы — это не совсем магия, верно? Это просто… более совершенная диагностика.