Я вспомнил свои первые недели в этом мире. С такой мотивацией — спасай или умри — казалось бы, логично было пойти в городские больницы. Там всегда полно пациентов.
Но этот путь оказался закрыт.
Двадцать два отказа из двадцати двух попыток быстро вернули меня с небес на землю.
Дело было не только в дипломе с жалкими «тройками», на который брезгливо смотрел каждый кадровик. Как оказалось, прежний владелец этого тела умудрился полностью запороть и свою единственную студенческую практику.
Судя по коротким, уничижительным отзывам в его личном деле, он не желал работать по специальности от слова «совсем». Прогуливал дежурства, хамил старшим врачам, а в довершение всего умудрился уронить утку с анализами на какого-то важного городского чиновника.
Теперь за мной тянулся шлейф не просто «троечника», а «троечника-разгильдяя с ужасной характеристикой». Ни одна государственная клиника не хотела брать на себя такую "головную боль'.
Частные же лавочки, вроде «Белого Покрова», были моим последним шансом — здесь личная протекция и демонстрация таланта решали больше, чем записи в личном деле.
Можно было, конечно, просто бегать по улицам и лечить каждого встречного калеку бесплатно. Но на что тогда жить? Проклятие не отменяло банального голода. Бандиты давали денег, но каким путем они сами зарабатывали деньги — все прекрасно знают. А мне такой подход претил.
Нет, мне нужно было совмещать полезное с полезным — получать и Живу, и зарплату.
И вот я здесь. В самой элитной клинике города, в центре паутины интриг. Один паук, Морозов, пытается меня изолировать и изучить. Другой, Сомов, — использовать как фигуру в своей игре. Что ж, поиграем. Но по моим правилам.
Одно я знал точно — завтра в шесть утра я буду в терапии. Доступ к живым пациентам был сейчас важнее любых политических игр начальства.
В кабинете главврача клиники «Белый Покров» всё кричало о власти, статусе и контроле.
Воздух был пропитан запахом дорогой кожи, полированного дерева и едва уловимым ароматом озона от работающих магических артефактов. Тяжёлые тёмно-зелёные портьеры были плотно задёрнуты, но сквозь узкие щели деревянных жалюзи пробивались утренние солнечные лучи.
Пётр Александрович Сомов сидел на стуле для посетителей и, несмотря на свой высокий пост, чувствовал себя именно так — посетителем. Как на допросе. Он сидел идеально прямо, положив руки на колени, и смотрел на человека за столом.
Александр Борисович Морозов, главврач и фактический правитель этой медицинской империи, медленно, с ленцой сытого хищника, откинулся в своём огромном кресле из чёрной кожи. Кресло не скрипнуло. Оно издало дорогой, приглушённый вздох. Морозов сцепил тонкие, аристократические пальцы в замок и поверх них изучал своего подчинённого.
— Феохромоцитома? — его голос был спокойным, почти бархатным, но от этого не менее опасным. — Интересно. Очень интересно. И вы говорите, он диагностировал это по годичным анализам? Во время острого гипертонического криза?
— Именно так, Александр Борисович, — подтвердил Сомов, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более уверенно. — Я всё проверил лично. Диагноз безупречен. Я принял решение взять его к себе в отделение по совместительству. Такой талант нельзя закапывать в морге.
Морозов улыбнулся. Улыбка была холодной, как скальпель хирурга.
— Принял решение? — повторил он, смакуя каждое слово, словно пробовал на вкус дорогое, но слегка горчащее вино. — Какая похвальная самостоятельность, Пётр Александрович. Почти… самоуверенность.
Сомов почувствовал, как воротник рубашки внезапно стал тесным.
— Я действовал исключительно в интересах клиники, Александр Борисович. Талант…
— Талант, талант… — Морозов прервал его лёгким, усталым вздохом. — Таланты приходят и уходят. А порядок и дисциплина — это то, на чём держится «Белый Покров». Или вы считаете иначе? Я лично распределил Пирогова в патологоанатомическое отделение. Это было административное решение, основанное на ряде факторов. А вы его отменяете.
— Я не отменял, а предложил компромисс, — попытался возразить Сомов.
— Вы полагали, — Морозов плавно встал, обошёл свой массивный стол и подошёл к окну. Он стоял спиной к Сомову, глядя на утреннюю Москву. — Знаете, что я полагаю, Пётр Александрович? Я полагаю, что заведующий отделением должен согласовывать подобные кадровые решения с руководством. Особенно когда речь идёт о столь неоднозначном сотруднике.