— Ты… ты блефуешь!
— Двадцать пять секунд, — я вернулся к инструментам, давая ему понять, что разговор окончен. — И запомни — я не ИХ врач. Я вообще ничей. Я просто делаю свою работу.
— Врёшь! — он ещё сильнее дёрнул затвор, и я услышал щелчок взведённого курка.
Идиот.
Ладно, Нюхль, твой выход.
Я подал едва уловимый мысленный сигнал. Нюхль, всё это время сидевший невидимой тенью под столом, метнулся к ноге бандита. Никто не видел его движения, но все услышали результат.
— А-А-А-А! — бандит взвыл, подпрыгнув так, словно его ударило током. — Что за?!.
В тот момент, когда он инстинктивно дёрнулся от укуса Нюхля, я резко отклонил голову в сторону. Пистолет в его руке дрогнул, и Паша не упустил этот момент.
Его кулак, тяжёлый, как молот, с сухим, отвратительным хрустом врезался в челюсть новичка. Тот даже не вскрикнул, просто обмяк и рухнул на пол, как мешок с картошкой. Пистолет со стуком выпал из его безвольной руки.
Я почувствовал, как Сосуд неприятно кольнуло. Минус пять процентов. Просто так. Проклятие среагировало на причинённый вред, пусть и косвенно, через фамильяра. Я вспомнил, как вывернул руку Косте и тоже заплатил за это своей жизненной силой.
Принцип «не навреди», похоже, был абсолютным. Никаких драк, никаких увечий. Слишком дорогое удовольствие.
— Извини, док, — Паша поднял оружие и засунул его за пояс. — Новенький. Горячий. Не в курсе правил.
— Правила простые, — сказал я, поворачиваясь к раненому и полностью игнорируя тело на полу. — Не мешать мне работать. Теперь тишина. У меня осталось шесть минут.
Кухонный стол, наспех протёртый водкой, был далёк от идеала операционной.
Обычная настольная лампа, повёрнутая к столу, била мне в глаза. Митька-Косой, назначенный ассистентом, стоял рядом, бледный, но старающийся держаться. Это была пародия на операционную, но для меня, привыкшего работать в полях, среди грязи и стонов, это были почти стерильные условия.
Скальпель легко вошёл в брюшную полость. Кровь. Много крови. Я работал быстро, методично, осушая полость тампонами, которые мне дрожащими руками подавал Митька.
— Зажим, — скомандовал я.
Он подал инструмент.
— Вижу источник, — пробормотал я, больше для себя. — Вот он. Пуля, пройдя навылет, разорвала край печени и задела печёночную артерию.
Кровотечение было не сильным, но постоянным. Как протекающий кран, который медленно, но верно опустошает резервуар жизни. Повезло — селезёнка и кишечник целы.
Работа заняла сорок минут. Сорок минут напряжённой, абсолютной концентрации, когда малейшая ошибка означала смерть. Но я не ошибался. Пятьсот лет практики в тёмных лабораториях научили меня работать в любых, даже самых немыслимых условиях.
— Готово, — объявил я, накладывая последний шов. — Выживет. Но ему нужны антибиотики и покой. И никакого алкоголя в ближайший год.
Серый лежал бледный, но его дыхание было ровным, а пульс, который я нащупал на его запястье, стал уверенным.
Я почувствовал, как тёплая, почти горячая волна благодарности вливается в мой Сосуд. Двенадцать процентов. Чистой, концентрированной благодарности от человека, которого я буквально вытащил из объятий смерти. Холод в груди отступил, сменившись приятной тяжестью. Силы возвращались.
— Следующий, — скомандовал я, отходя от стола.
Остальные раненые были проще. У одного было сквозное ранение плеча. Пуля прошла чисто, не задев кость и крупные сосуды. Повезло. Я промыл рану, зашил. Плюс два процента.
У другого — длинный, но неглубокий порез на боку. Видимо, чиркнули ножом. Пара хирургических скоб решила проблему. Ещё пять процентов. Третий отделался разбитой бровью и лёгким сотрясением. Пару швов и рекомендация поспать. Плюс два процента.
Итого двадцать один процент за вечер.
— Док, ты гений, — выдохнул Митька-Косой, когда всё было закончено. — Мы Серого вообще списали уже. Думали, всё.
— Я просто делаю свою работу, — пожал я плечами.
Двадцать один процент за один вечер. Отлично. Это не просто выживание, это уже накопление. Кажется, я нашёл свою золотую жилу. Она пахнет порохом, страхом и дешёвым антисептиком, но платит исправно.
Собирая инструменты, я заметил движение. Там, привязанный к тяжёлому деревянному стулу, сидел человек с грубым мешком на голове. Судя по хриплому дыханию и слабому движению, он был в сознании.
Я бросил на него беглый взгляд, но моё особое зрение тут же подсветило картину внутренних разрушений. Потоки Живы в его теле были как река, в которую бросили бомбу. Рваные, хаотичные всплески, смешанные с угасающими потоками.