Сломаны минимум три ребра. В брюшной полости — тёмное, медленно расползающееся пятно внутреннего кровотечения от разрыва селезёнки. Этот парень медленно тонул в собственной крови. Часов восемь до конца. Десять, а то и все двенадцать процентов Живы просто сидят на стуле и ждут, когда их заберёт смерть.
— Этому тоже нужна помощь, — сказал я, и мой голос прозвучал как констатация факта. Я сделал шаг к пленнику.
— Стой! — Паша Чёрный Пёс, до этого молча наблюдавший за моей работой, преградил мне путь. Он не угрожал, просто встал передо мной, как гора. — Не трогай. Это крыса из Серых Волков.
— У него внутреннее кровотечение, — возразил я. — К утру будет труп.
— Вот и славно, — хмыкнул Митька-Косой, перевязывая себе царапину на руке. — Одной крысой меньше.
— Живой пленник полезнее мёртвого, — заметил я, обращаясь к Паше. Это был не просто совет, а консультация специалиста по «человеческому ресурсу». — Информация, возможность обмена, рычаг давления. Мёртвый язык вам ничего не расскажет.
Паша на мгновение задумался, а затем положил мне на плечо свою тяжёлую, как медвежья лапа, руку.
— Док, я ценю твой ум. Но в этом деле есть правила. Этот — не просто враг. Он… особый случай. Мы его не трогаем. И ты его не трогаешь. Это не обсуждается.
Я кивнул.
Десять процентов Живы гниют на стуле, а эти идиоты даже не понимают, что теряют ценный актив. Ладно. Не хотите по-хорошему — будет по-моему. Раз уж днём нельзя, придётся работать в ночную смену. Дождёмся, пока все уснут.
— Как скажете, — произнёс я, закрывая сумку.
Сейчас прям, отдам я вам столько Живы. Держите карман шире!
Три часа ночи. В доме, который «Чёрные Псы» использовали как свою временную штаб-квартиру, царила тишина. Все спали — кто в кроватях, кто прямо на диванах в гостиной. Я бесшумно, как тень, выскользнул из своей комнаты.
В руке — медицинская сумка. Рядом, невидимый и беззвучный, семенил Нюхль, его зелёные огоньки горели в темноте от предвкушения.
Спуск в подвал был похож на погружение в склеп. Сырость, запах плесени и застарелой грязи. Внизу, в небольшой комнатке, было тихо. Пленник всё так же сидел на стуле, но теперь его голова безвольно свисала на грудь. Дыхание было едва уловимым, поверхностным.
Странно. Его же не трогали. Я бы почувствовал ауру чужой агрессии, если бы его допрашивали. Значит, его состояние ухудшилось само по себе. Не от побоев… а от чего-то другого.
Я подошёл и одним резким движением сорвал с его головы грязный мешок.
И замер.
Под мешком оказалось лицо девушки. Молодой, лет двадцати.
Аристократические черты, высокие скулы, тёмные волосы, спутавшиеся и прилипшие ко лбу от пота. Даже в таком состоянии, с бледным, почти прозрачным лицом и синими кругами под глазами, было видно, что она из другого мира, из мира балов и светских раутов.
Но главное — не это. Главное — на её боку, под дорогой, но уже порванной блузкой, темнело огромное кровавое пятно. Рана, которую я не видел раньше. Рана, которая не имела никакого отношения к побоям «Чёрных Псов».
Я снова активировал магическое зрение. Так вот почему Нюхль так настаивал! Её аура была не просто повреждена — она была отравлена. Старое, уже несколько дней как полученное, плохо обработанное огнестрельное ранение.
Начинался сепсис. Потоки Живы были слабыми, прерывистыми, как умирающий пульс. Это были не десять процентов. Это были все двадцать, а то и двадцать пять! Это был джекпот!
Я работал в гулкой тишине подвала, при тусклом свете своего телефона, который положил на ближайшую бочку. Скальпель, зажим, антисептик. Я вычистил рану от грязи и обрывков ткани, остановил начинающийся некроз, вливая в неё свою собственную, драгоценную Живу, и наложил несколько аккуратных швов. Это была ювелирная работа в абсолютно антисанитарных условиях.
Она застонала и открыла глаза. Взгляд был испуганным, но уже осмысленным.
— Кто… вы? — прошептала она.
— Лекарь, — ответил я, убирая инструменты. — Как вас зовут?
— Аглая… — она с трудом сглотнула. — Аглая Ливенталь.
Дочь графа Ливенталя? У «Чёрных Псов»? С пулевым ранением, которое они не наносили? Интересно. Очень интересно. Кажется, я нашёл не только источник Живы, но и клубок очень опасных тайн.
— Вам нужно в больницу, — сказал я, заканчивая накладывать последний шов. Мой голос в гулкой тишине подвала прозвучал как приговор. — Инфекцию я предотвратил, но рана серьёзная. Без нормальных условий и курса антибиотиков начнётся гангрена.
— Нет, — она покачала головой, её тёмные волосы прилипли к бледному лбу. — Никаких больниц.