Своим некро-зрением я видел, что фибрилляция желудочков все-таки возникла, и наступила клиническая смерть с отсутствием пульса. Таймер был запущен. У меня было не больше пяти минут, чтобы вернуть его обратно.
— Дефибриллятор! — заорал я так, что весь приёмный покой замер. — Быстро!
Мои руки двигались на автомате. Расстегнул его рубашку, начал непрямой массаж сердца. Тридцать сильных, ритмичных нажатий, два быстрых вдоха «рот в рот».
И параллельно — тонкая, почти невидимая струйка моей Живы, направленная прямо в его остановившееся сердце.
Давай, работай! Ты молодой, сильный! Не время умирать из-за заводского брака!
Подоспевшая медсестра подкатила дребезжащий дефибриллятор и начала прикреплять электроды к груди парня. На маленьком экране дефибриллятора появилась почти идеально ровная, едва подрагивающая линия.
— Доктор… там асистолия… почти прямая линия… — констатировала она.
— Я вижу не то, что видишь ты! — ответил я. — Там фибрилляция, мелковолновая! Готовьте разряд! Двести джоулей!
Медсестра с сомнением посмотрела на меня, но все же подчинилась. Я нарушал протокол, но видел истинную картину электрического хаоса в умирающем сердце.
Я схватил электроды, смазывая их гелем. Вокруг нас стал образовываться кружок из пациентов и персонала больницы. Они загораживали свет. Давили на меня со всех сторон.
— Всем отойти! — рявкнул я.
Разряд. Тело дёрнулось, выгнулось дугой. На мониторе — прямая, безразличная линия.
— Ещё! Разряд двести джоулей!
Второй разряд. Снова ничего.
Я вернулся к компрессиям, вливая в него всё больше и больше Живы. Пот заливал мне глаза, руки, давившие на его грудину, начинали неметь от напряжения.
— Триста шестьдесят джоулей! Максимум! — прокричал я.
Третий, самый мощный разряд.
И — чудо.
Хаотичные, предсмертные всплески на мониторе вдруг начали выстраиваться в ритм. Слабый, неровный, как у раненой птицы, но это был ритм! Жизнь возвращалась.
Парень судорожно, с хрипом вдохнул. Его тело выгнулось, а затем обмякло. Он не открыл глаза. Не закашлялся. Он просто снова начал дышать. Пульс на сонной артерии забился слабой, но упрямой ниточкой.
Он был жив. Но всё ещё без сознания.
— Он дышит! — выдохнула медсестра.
— Дышит, — подтвердил я, вытирая пот со лба рукавом халата. — Но мозг был три минуты без кислорода. Он может и не прийти в себя.
Я обернулся к ней.
— В моё отделение, в терапию. Под наблюдение. Срочно. Холтер на сутки, кардиолога на консультацию. И немедленно сообщите родителям — у их сына очень серьёзные проблемы с сердцем.
Я посмотрел на бледное, безмятежное лицо парня на полу. Так было даже лучше. Пусть поспит. Осознание того, что ты только что вернулся с того света, придёт позже. А вместе с ним — и моя оплата.
Фух, это было круто. Как на американских горках — сначала отвесное падение вниз, потом резкий, головокружительный взлёт вверх.
Я проверил Сосуд.
Семнадцать процентов. Реанимация сожрала двенадцать процентов разом — колоссальная физическая нагрузка плюс прямое, концентрированное вливание Живы. Дорого. Но когда этот парень поправится и осознает, что я буквально вытащил его душу с того света… это будет щедрая плата.
А теперь можно вернуться к учебникам. К тихой, спокойной аналитической работе. Нужно было разобраться, что, чёрт возьми, происходит с почками Воронцовой. Мне нужна её благодарность.
Пётр Александрович Сомов сидел в своём аскетичном кабинете, устало массируя виски. День начался не лучшим образом.
Сначала этот Пирогов со своими требованиями, потом странная выходка Глафиры Степановны с карандашом, а теперь — необъяснимое, возмутительное отсутствие Волкова на работе.
Это выбивало из привычной, налаженной колеи. А Сомов ненавидел, когда что-то идёт не по плану.
Он взял тяжёлую трубку стационарного телефона и решительно набрал номер.
— Алло, Волков? Ты где, чёрт возьми⁈
— Пётр Александрович? — голос в трубке был незнакомым. Вроде бы Волков, но… тон был другим. Приглушённым, лишённым привычных заискивающих ноток, словно он говорил, с трудом разжимая челюсти. — Я уже еду. Скоро буду.
— Почему не предупредил об отсутствии? — Сомов начал терять терпение. — У нас здесь клиника, а не проходной двор! У нас дисциплина! Порядок! Ты не можешь просто взять и не прийти на работу!
— Были… неотложные личные обстоятельства.
— Какие ещё «личные обстоятельства» могут быть важнее утренней планёрки⁈ Ты врач или студент-прогульщик? Знаешь, сколько у меня теперь проблем из-за твоего отсутствия? Мне пришлось перекраивать всё расписание!