Я быстро пробежался по анализам.
— Банальный холецистит, — сказал я, показывая ей на показатели билирубина. — Воспаление желчного пузыря. Вот, смотрите, УЗИ подтверждает. Ничего сложного. Диета, спазмолитики, и через неделю будет как новенькая.
Она слушала, глядя мне прямо в глаза и кивая чаще, чем было необходимо.
— Спасибо, ты так хорошо всё объясняешь! — проворковала она, возвращаясь на своё место и бросая победный взгляд на Варвару.
Теперь уже Варя смотрела на неё с плохо скрываемой злостью. Её пальцы сжали ручку так, что побелели костяшки.
Я вернулся к своему учебнику, к загадке Воронцовой.
Карциноидный синдром… Приливы, диарея, бронхоспазм… поражение сердца… Всё сходилось. Но почему, чёрт возьми, у неё был острый почечный криз? Это не вписывалось в классическую картину.
Я перелистнул страницу, потом ещё одну. И вот оно. Мелким шрифтом, в разделе «Редкие осложнения».
Глава 21
«…массивный выброс вазоактивных веществ (серотонина, гистамина, брадикинина) во время карциноидного криза может вызывать резкий спазм почечных артерий, что приводит к острой ишемии почек и, как следствие, к развитию острой почечной недостаточности…» — гласил учебник.
Вот оно что. Бинго.
Опухоль есть. Сомнений не осталось. Просто мы её пока не нашли, потому что она слишком маленькая или спряталась в нетипичном, труднодоступном для УЗИ месте — в стенке тонкого кишечника или в мелких бронхах.
Теперь, когда я знал врага в лицо, план действий был ясен.
Во-первых, нужно было получить подтверждение. Для этого требовались специфические, дорогостоящие анализы: хромогранин А в крови и, самое главное, анализ на продукты распада серотонина в суточной моче.
Но для анализа мочи нужна была сама моча, а у Воронцовой — полная анурия.
Замкнутый круг.
Я с шумом закрыл тяжёлый том. Теория была, но для практики требовалась поддержка начальства. Без разрешения Сомова я не смог бы назначить такое экспериментальное, неподтверждённое анализами лечение.
— Ладно, девочки, мне пора, — я встал, обращаясь сразу к обеим. — У меня пациентка с почечной недостаточностью. Дела не ждут.
Я обернулся и поймал их взгляды.
Ольга смотрела на меня с влажным обожанием, словно я был святым мучеником, идущим на костёр ради спасения человечества. Варвара же, наоборот, смотрела с хищным, обжигающим интересом, как будто оценивала дорогой и редкий экспонат.
Каждая, я был уверен, уже мысленно приписала мой будущий подвиг на свой счёт.
С ума сошли обе, что ли? Похоже, я перестарался с их вербовкой. Ну и отлично. Лишним не будет.
Одна видит во мне героя-любовника, другая — рыцаря без страха и упрёка. А я просто иду за своей порцией Живы. Какая проза.
Пусть думают что хотят. У меня есть дела поважнее их девичьих фантазий.
Кабинет Сомова находился на этом же этаже, дальше по коридору.
Я постучал и, не дожидаясь ответа, вошёл. Он сидел за столом, изучая какие-то бумаги. Выглядел уставшим. День у него, как и у меня, явно не задался.
— Пирогов? Что-то случилось? — удивлённо вскинул бровь Сомов.
— У Воронцовой карциноидный синдром, — медленно произнес я без предисловий. — Редчайшая опухоль. Её отказ почек — не самостоятельное заболевание. Это следствие массивного выброса вазоактивных веществ. Это карциноидный криз.
Сомов отложил бумаги и посмотрел на меня поверх очков.
— Пирогов, это очень серьёзное заявление. И на чём основан ваш диагноз?
Я подошёл к его столу и начал перечислять, загибая пальцы:
— Клиническая картина. Первое: приливы, тахикардия и бронхоспазм в анамнезе. Второе: фиброзное утолщение трикуспидального клапана на ЭхоКГ. Третье: острый почечный криз без видимых причин. Всё это — классические, хоть и редкие, проявления карциноида.
— Но прямых доказательств, анализов, подтверждающих это, у вас нет?
— Для анализов нужна моча. А у неё, как вы должно быть уже известно, полная анурия. Мы не можем ждать, пока она умрёт, чтобы подтвердить диагноз на вскрытии. Я, конечно, её вскрою. Но виноваты в её смерти будете вы.
И в том, что я не получу Живу, тоже!
Сомов покачал головой.
— Пирогов, вы предлагаете лечить редчайшую, почти мифическую болезнь, основываясь на одной лишь своей интуиции! Это безответственно! Если вы ошибётесь, а вы, скорее всего, ошибётесь, нас с вами съедят заживо. И Морозов, и покровители Воронцовой!
— Моя интуиция — это всё, что у нас есть, пока она не умерла, — я наклонился вперёд, опираясь руками о его стол. — Пётр Александрович, дайте мне разрешение на введение октреотида. Это синтетический аналог гормона соматостатина. Он не лечит саму опухоль, но он блокирует выброс серотонина и других гормонов. Если я прав — почки заработают в течение часа. Если я ошибаюсь…