Наш заведующий терапией, не меняя своего вечно спокойного выражения лица, подошёл к столу и забрал свой конверт. Он небрежно сунул его в карман дорогого пиджака и кивнул мне.
— Спасибо, Пирогов. Хорошая работа.
В его «хорошая работа» я отчётливо слышал «хорошая инвестиция». Он не благодарил меня, он фиксировал прибыль. В его глазах я был не врачом, а скаковой лошадью, пришедшей к финишу первой.
Что ж, пусть будет так. Пока что.
— Двигаемся дальше! — гремел Фёдор. — Варвара Николаевна! При ставке в четыреста рублей ваш выигрыш составляет тысячу двести! Поздравляем!
Варя взвизгнула от восторга и подлетела к столу, выхватывая свой приз. Её глаза горели азартом и предвкушением.
— Святослав, ты просто гений! — она подскочила ко мне и импульсивно, крепко обняла. — Я теперь точно куплю то платье из французского бутика! Ты не представляешь, какое оно!
Тепло её тела было мимолётным, а вот мысль о французской тряпке, очевидно, грела её куда сильнее.
— Ольга Петровна! — продолжил Фёдор. — Восемьсот рублей!
Оля подошла и забрала свой конверт куда более сдержанно. Она не прыгала от радости, но её щёки раскраснелись, а в глазах светилось тихое удовлетворение.
— На эти деньги можно целый месяц ужинать в приличных кафе, — почти шёпотом сказала она мне. — Спасибо, Свят.
Восемьсот рублей — не платье, а месяц сытой жизни. Более приземлённо. Более практично. В этом мире умение правильно расставлять приоритеты — уже само по себе талант.
— А теперь — сюрприз вечера! — Фёдор выудил из пачки ещё один конверт и обвёл взглядом комнату. — Костик! Константин! Ты где, дружище? А, вот ты где прячешься! Пятьсот рублей твои, выходи, не стесняйся!
Из дальнего угла комнаты, где он до этого скромно стоял за фикусом, вышел Константин. Он смущённо улыбался, почёсывая затылок.
— Я тоже поставил на тебя, Святослав, — тихо признался он, забирая деньги. — Я видел, какие анализы ты запрашивал. Это было нестандартно. А коэффициенты были слишком хорошие, чтобы упустить такой шанс.
— Даже Костик-молчун поставил! — искренне расхохотался Фёдор. — Вот это я понимаю — народная любовь и профессиональная интуиция!
А вот это было уже интересно. Сомов поставил из холодного расчёта. Фёдор — из дружбы. Девушки — из азарта и жажды красивых вещей. А Костик поставил потому, что видел мою работу изнутри.
Он видел, как я мыслю, как анализирую данные, как иду против очевидного. Его ставка — это не вера и не азарт. Это профессиональное признание. И в моих глазах оно стоило дороже всех остальных выигрышей вместе взятых.
— Ну а теперь — главное блюдо! Гвоздь программы! — Фёдор поднял самый толстый конверт. — Святослав Игоревич Пирогов! Две тысячи рублей собственной ставки, умноженные на коэффициент три, плюс премия от организаторов тотализатора за блестящую и зрелищную победу! Итого… восемь тысяч!
Он протянул мне увесистый, набитый купюрами конверт. Я взял его.
Он был тяжёлым. Восемь тысяч. Это была не просто сумма. Это была зарплата иного врача в государственной клинике. Это была цена подержанного автомобиля.
С этими деньгами я мог перестать зависеть от «Чёрных Псов» и их ночлежки. Мог снять нормальную квартиру, где Костомар не будет пугать соседей, а я смогу оборудовать себе лабораторию для ритуалов, не опасаясь, что кто-то войдёт.
Это была свобода. И я её только что выиграл.
— Впечатляет, — заметил я, небрежно взвешивая конверт в руке. — Не знал, что медицинские дуэли так хорошо оплачиваются в этой клинике.
— Это не дуэль оплачивается, — подмигнул мне Фёдор, спрыгивая со стола. — Это вера в друзей так щедро окупается! Кстати, раз уж мы все так внезапно разбогатели, все идут праздновать в «Золотого петуха»! Ты с нами? За твой счёт, разумеется! — добавил он и тут же расхохотался.
Я покачал головой, убирая конверт во внутренний карман.
— Спасибо, друзья, но у меня ещё есть дела. Может быть, в другой раз.
«Золотой петух». Шум, пьяные, бессмысленные разговоры, бесполезная трата драгоценного времени. Мои «дела» были куда важнее.
Дома меня ждал двухметровый рыцарь-скелет, который, я очень на это надеялся, ещё не спалил кухню, пытаясь приготовить свой «праздничный ужин». И беглая дочь графа.
Постепенно ординаторская опустела. Толпа схлынула так же быстро, как и собралась, унося с собой шуршание купюр.
У каждого в руках был маленький, звонкий кусочек моего триумфа, и теперь они спешили конвертировать его в свои приземлённые, человеческие радости.