Мёртвый голубь.
Я огляделся — улица была почти пуста, редкие прохожие спешили по своим делам, не глядя под ноги.
Идеальный момент. Я присел на корточки, делая вид, что поправляю шнурок, и осторожно положил руку на ещё тёплое тельце. Нюхль, невидимый на моём плече, заинтересованно свесился вниз, предвкушая маленькое чудо.
Сосредоточился, потянулся к тому тёмному, холодному источнику силы внутри, который и был моей сутью. Я направил в крошечное тело всю доступную мне толику тёмной энергии.
Ничего.
Абсолютно ничего. Даже малейшей искры, даже подрагивания пёрышка. Сосуд был пуст. Я был похож на великого мага, который забыл все свои заклинания. На воина, потерявшего свой меч.
Я почувствовал, как Нюхль на плече разочарованно пискнул и отвернулся. Его печаль была почти осязаемой. Он тоже чувствовал эту пустоту. Мы оба были отрезаны от источника нашей истинной силы.
Чёрт. Я спас от смерти графа, поставив диагноз, который не смогли бы поставить лучшие умы столицы, но не мог поднять даже паршивого голубя. Проклятье работало безупречно, превращая меня в целителя и отбирая силу повелителя.
Всё-таки работу в морге пропускать нельзя. Это не просто работа. Это моя тренировочная площадка. Мой алтарь.
В вагоне метро, под мерный стук колёс, я смотрел на своё отражение в тёмном стекле. Напротив сидели уставшие, безликие люди, погружённые в свои мелкие заботы.
Моя одержимость спасением графа Ливенталя была абсолютно логична. Это не было проявлением сочувствия или врачебного долга. Это была многоходовая инвестиция, ради которой стоило временно пожертвовать прогрессом в некромантии.
Дело было не в Живе. Десять, двадцать, даже сто процентов, которые я мог бы получить с него — это лишь тактическая выгода, одна заправка топливного бака. Я же играл вдолгую.
Граф Ливенталь, обязанный мне жизнью — это не просто разовый источник благодарности. Это пожизненный абонемент на неё.
Это доступ к его ресурсам, к его связям в высшем свете, к его архивам. Это невидимый щит, который прикроет меня от Морозова и ему подобных. Один спасённый и вечно благодарный аристократ такого ранга стоит сотни вылеченных простолюдинов, которые забудут моё имя через неделю.
Это была не медицина. Это была политика.
Прагматично? Безусловно. Цинично? Абсолютно.
Но именно так выживают и строят империи. И неважно, в каком мире.
С этими мыслями я доехал до своей станции и поднялся в квартиру. Холодный стратегический расчёт уступил место бытовым реалиям, которые, впрочем, требовали не меньшего внимания.
Ужин прошёл в непривычной, гнетущей тишине. Аглая лениво ковыряла вилкой в тарелке с великолепным жарким, демонстративно вздыхая.
Костомар, обычно являвшийся центром любого кухонного действа, сгорбившись, сидел в углу, изредка произнося своё коронное «я ем грунт» с такой вселенской тоской, что даже мне, существу, лишённому большинства эмоций, хотелось его пожалеть.
— Что случилось? — спросил я, откладывая приборы. Этот молчаливый саботаж начинал действовать на нервы.
— Я чувствую себя намного лучше, — Аглая наконец подняла на меня глаза, и в них больше не было страха, только упрямство. — И я хочу уже выйти отсюда. Не поймите неправильно, Святослав, вы спасли меня, и здесь… весело. Но всё же это клетка.
— Я ем грунт, — подтвердил Костомар самым печальным тоном, на который были способны его костяные связки.
Хотя он всего лишь играл свою роль.
Она начала давить. Её терпение было на исходе. Ещё пара дней, и она снова попытается сбежать, но на этот раз — от меня. Нужно было ускоряться. Проблема Ливенталя и проблема Аглаи сплелись в один тугой узел. Развязав один, я развяжу и второй.
Я выдержал паузу, давая прочувствовать всю глубину ее заточения. А затем ответил — не как сочувствующий друг, а как старший брат, излагающий план.
— Ваше нетерпение понятно, — сказал я, глядя прямо на Аглаю. — Но любой необдуманный шаг сейчас — это катастрофа. План по вашему безопасному выходу из этой ситуации уже есть. Но он, как хороший хирургический инструмент, требует точной настройки. Сначала я должен решить одну критически важную проблему во внешнем мире. Как только я её решу, мы немедленно приступим к реализации второй части плана — вашей. Потерпите ещё немного. Свобода уже близка, но спешка может её от вас оттолкнуть навсегда.
Мои слова подействовали. В глазах Аглаи упрямство сменилось задумчивостью, а затем — робкой надеждой. Она ничего не ответила, но слегка кивнула, принимая мои условия. Она поняла, что я не просто держу её здесь, а работаю над решением.