Для любого другого врача это был бы обычный совет проверить гормоны. Но она была умной. Она поняла истинный посыл.
Я не говорил о щитовидке. Я говорил о психосоматике.
«Проверьте ТТГ» на нашем профессиональном языке означало: «Пациентка симулирует, ищите психологическую причину, но сделайте это так, чтобы она не догадалась, проведя сначала все необходимые физические тесты, чтобы исключить органику и завоевать её доверие».
Я не просто дал ей диагноз. Я предложил ей сыграть в одну игру.
Она не просто поняла намёк. Она приняла вызов.
Так, что у нас дальше? Ливентали, а дальше можно было приступить к работе над Сосудом.
Войдя в палату, я увидел картину, сошедшую с полотен старых мастеров — «Возвращение блудной дочери». Приглушённый свет, граф, тихо читающий вслух какой-то роман, и Аглая, сидящая у кровати и держащая отца за руку.
Я активировал зрение. Картина была впечатляющей.
Потоки Живы между ними двумя сплетались в единую, сияющую сеть. Энергия свободно перетекала от здоровой дочери к ослабленному графу, окутывая его тёплым, исцеляющим коконом. Она бессознательно лечила его своей любовью. Примитивная, но на удивление эффективная форма магии.
— Доктор! — граф заметил меня и попытался привстать.
— Лежите, — остановил я его жестом. — Как самочувствие?
— Прекрасно! — в его голосе появились нотки былой силы. — Дочь вернулась, что ещё нужно для счастья?
Его слова были подкреплены делом.
Как только он произнёс их, я почувствовал двойной поток благодарности — от него и от Аглаи.
Спокойная, почтительная благодарность за возвращённое счастье. Сосуд с удовольствием принял эту качественную, «выдержанную» энергию, пополнившись ещё на несколько процентов. Восемьдесят девять процентов
— Я останусь с отцом на ночь, — неожиданно сообщила Аглая, обращаясь скорее к нему, чем ко мне.
Странно. Очень странно.
Ещё вчера она рвалась на свободу, к своему бандиту. Её дом был там, с ним. А теперь она добровольно остаётся в клетке, от которой так хотела сбежать. Что это? Вспышка дочерней любви? Внезапно проснувшаяся совесть?
Или… она увидела, что её отец — это не просто тиран, а её главный ресурс.
Она учится. Очень быстро учится играть в эту игру. Интересно. Эта девочка может оказаться куда более сложной фигурой на доске, чем я изначально предполагал.
Впрочем, пока это было мне только на руку. До операции отца она будет под надёжной охраной. А её постоянное присутствие здесь — лучший стабилизатор для графа.
Пусть остаются. Семейная терапия полезна для всех участников. Особенно для их врача, который получает с этого свои стабильные дивиденды.
После обхода я решил закончить этот день там, где ему и положено заканчиваться — в царстве тишины и порядка. Вместо обеда, потому что Сосуд ждать не собирался.
Но на полпути к моргу меня перехватил Волков. Он вынырнул из-за угла, как привидение, которому только что наступили на хвост.
Волков был взъерошен. Галстук съехал набок, волосы на голове стояли дыбом, а в глазах метались злые, униженные огоньки. Он выглядел как человек, которого несколько часов подряд макали головой в ушат с помоями.
— Ты! — зашипел он, преграждая мне путь. — Ты специально меня подставил!
— Я предложил тебе поработать в паре, Егор, — спокойно ответил я, даже не останавливаясь и вынуждая его пятиться передо мной. — Как того и требовал главврач.
— Эта… эта корова в цветастом платье! — его голос срывался. — Она два часа без умолку рассказывала про свои мнимые болячки! Два часа! А за ней выстроилась очередь из таких же городских сумасшедших!
— Ты сам с энтузиазмом согласился «учиться у лучшего», — я позволил себе лёгкую, едва заметную усмешку. — Или ты думал, что обучение заключается только в том, чтобы стоять у меня за спиной с умным видом и записывать в блокнот?
Он захлебнулся воздухом, не находя ответа. Я обошёл его и продолжил спускаться.
— В морг я с тобой не пойду, — бросил он мне в спину. — Хватит с меня на сегодня сумасшедших, живых или мёртвых.
— Как знаешь, — я пожал плечами, даже не оборачиваясь, и продолжил свой путь вниз.
Он отказался. Как предсказуемо.
Он думал, что работа врача — это чистые палаты, благодарные аристократы и восхищённые взгляды медсестёр. Он боится грязи, боится смерти, боится той неприглядной правды, которую можно увидеть только на секционном столе.
Зря.
Именно здесь внизу, в тишине и холоде, происходит всё самое интересное. Здесь болезни показывают своё истинное лицо, а не прячутся за жалобами ипохондриков.