Квартира на чердаке превзошла все ожидания. Снова!
Это было не просто жильё. Это была идеальная база. Высокие потолки с могучими балками из тёмного, векового дерева, огромные круглые окна во всю стену, из которых открывался вид на путаницу крыш старой Москвы и, что самое главное — отдельный кабинет для моих будущих ритуалов и исследований.
А ещё здесь была тишина. Абсолютная, густая, почти осязаемая тишина.
Никаких пьяных песен бандитов до утра, никаких внезапных ночных визитов с ножевыми ранениями и обысками. Я был дома. В своей новой цитадели.
Костомар немедленно принялся за дело. Он не восхищался видами. Он, как и подобает идеальному дворецкому, сразу увидел фронт работ. Провёл костяным пальцем по пыльному подоконнику с таким видом, словно обнаружил ересь в святилище.
— Я ем грунт, — довольно пробурчал он, оценивая масштаб предстоящей уборки. В его интонации отчётливо слышался энтузиазм.
— Развлекайся, — усмехнулся я, опускаясь в кожаное кресло.
Ночь прошла идеально.
Впервые за долгое время я спал глубоко, без сновидений, не прислушиваясь к каждому шороху за дверью. Никаких скрипов, вздохов или потусторонней музыки.
Старик-арендодатель либо сам верил в эти сказки, либо был плохим маркетологом.
Но утром, едва я открыл глаза, меня встретил возмущённый Костомар. Он стоял у моей кровати, скрестив костяные руки на груди, и терпеливо ждал, пока я проснусь.
— Я ем грунт! — интонация не оставляла никаких сомнений в его крайнем недовольстве.
— В чём дело?
— Я ем грунт, — он ткнул костлявым пальцем в потолок. Потом демонстративно зевнул, хотя челюсти у него не двигались. Потом сложил ладони лодочкой, приложил к черепу сбоку и закрыл пустые глазницы.
«Спать мешают».
Я сел на кровати.
— Ты скелет. Ты не спишь. У тебя нет мозга, чтобы обрабатывать сны, и ушей в привычном понимании, чтобы слышать скрипы. Ты. Не можешь. Спать. По определению.
— Я ем грунт! — он настойчиво топнул костяной ногой. Снова показал наверх и изобразил, как кто-то тяжело ходит прямо над нами.
— Ладно-ладно, верю, — вздохнул я. Спорить с ним было бесполезно. — Хочешь проверить, что там, на самом верху над нами? Валяй. Можешь даже устроить там себе личные апартаменты.
Его негодование мгновенно сменилось азартом охотника. Он удовлетворённо кивнул и тут же на моих глазах начал показывать план обороны: здесь — растяжка из верёвки, здесь — падающее на голову ведро, здесь — хитроумная ловушка у входа.
— Только без трупов, — сказал я с усталым вздохом. — Мёртвые почтальоны или любопытные соседские мальчишки, попавшие в твои силки, привлекут слишком много ненужного внимания. Последнее, что мне нужно — это визит полиции с вопросами о странных несчастных случаях на моём чердаке.
Улица встретила меня непривычным ощущением свободы.
За моей спиной не маячила серая тень. Никто не прятался за газетными киосками, никто не дышал мне в затылок в переполненном вагоне метро.
Морозов решил, что приставленного ко мне персонального тюремщика в лице Волкова будет достаточно? Или просто решил сэкономить на шпионах, списав расходы на проваленную операцию? Наивно. Впрочем, это было приятное изменение.
По дороге я уже продумывал несколько изящных комбинаций, как снова потерять своего напарника в лабиринтах приёмного покоя. Возможно, сегодня стоило бы найти пациента с подозрением на чесотку или какую-нибудь другую, особо заразную экзотику.
Уверен, Егор с энтузиазмом взялся бы за такой интересный клинический случай, требующий полной изоляции.
Ординаторская гудела привычными утренними разговорами. Врачи лениво помешивали ложками в чашках с остывшим чаем, пока Сомов раздавал указания тоном человека, который делает это уже двадцатый год подряд и смертельно от этого устал.
Я огляделся. Волкова не было. Приятный бонус. Утро становится всё лучше и лучше.
Когда планёрка закончилась и большинство коллег разошлись по своим делам, я подошёл к Сомову.
— Где наш усердный Егор Павлович? — поинтересовался я с самым невинным и даже немного обеспокоенным видом. — Я волнуюсь. Неужели он не выдержал темпа и решил сбежать в первый же день?
— Больничный на один день, — Сомов даже не поднял взгляд от бумаг, которые подписывал. — Жалуется на острое расстройство желудка после вчерашнего обеда в столовой.
Расстройство желудка. Как мило. Но это означало, что у меня есть целый день свободы. Прекрасно.
— Пётр Александрович, мне завтра нужен выходной. Есть неотложные дела…
— Берите, — он не глядя махнул рукой, не дослушав меня. — Пирогов, у вас столько переработок за последний месяц, что вы можете смело неделю не появляться. Клиника не развалится.