Он предлагал мне союз. Покровительство. И под «быть полезным» явно подразумевалось своевременное информирование о состоянии его «дорогого» отца.
Я взял карточку. Гладкий, дорогой картон. Контакт не с благодарным родственником, а с его нетерпеливым наследником. Что ж, семейная драма Акропольских может оказаться весьма полезной. Знание — сила, а знание чужих грязных секретов — сила в квадрате. Ещё один рычаг, ещё одна фигура на моей доске.
День становился всё интереснее.
Покинув палату Акропольских, я направился к Ливенталям, но добраться до них, похоже, было не суждено.
— Пирогов! Я повсюду вас ищу! — раздался крик на весь коридор.
Я обернулся.
Маргарита Владимировна Серебрякова перехватила меня у лестницы, ведущей наверх.
Она была прекрасна в своём гневе: щёки раскраснелись, глаза за строгими очками метали молнии, а одна светлая прядь выбилась из её идеальной, тугой причёски. Она даже забавно морщила свой точёный нос от возмущения.
В любой другой ситуации я бы, возможно, даже оценил это зрелище. Разгневанная женщина — это всегда любопытно. Но сейчас у меня были другие планы.
— Слушаю вас, коллега.
— Золотова! Эта ваша… протеже! — выплюнула она. — Эта невыносимая женщина устроила в неврологическом отделении театр одного актёра! Она требует только вас!
Её речь была быстрой, сбивчивой, полной профессионального негодования.
— Пришли результаты её анализов. Разумеется, идеальные, как у олимпийской чемпионки. Я пытаюсь ей это объяснить, составить план дальнейшей симптоматической терапии, а она отказывается что-либо обсуждать без «своего дорогого, единственного и неповторимого доктора Пирогова»!
Я молчал, давая ей выговориться.
— И что вы от меня хотите? — спросил я, когда она сделала паузу, чтобы перевести дух.
Я задал этот вопрос не из любопытства, а чтобы заставить её сформулировать, чего именно она от меня ждёт. Я ставил её в позицию просителя.
— Идите и объясните ей, что я — её лечащий врач! — потребовала она. — Что я — компетентный специалист, а не девочка на побегушках! Убедите её слушать меня! Вы же не хотите до конца её госпитализации бегать к ней по каждому чиху и вздоху?
Я молча смотрел на неё несколько секунд, давая её гневу разбиться о стену моего ледяного спокойствия.
— Во-первых, коллега, сбавьте тон, — произнёс я тихо, но так, что каждое слово звучало как удар хлыста. — Вы не в казарме. Во-вторых, то, что вы не можете найти общий язык со своей пациенткой — это исключительно ваша проблема, а не моя. Мои методы вам известны, ваши — пока не принесли результата. И в-третьих, если вы хотите о чём-то меня попросить, то делайте это как подобает, а не отдавайте приказы.
Она замерла, захлебнувшись воздухом. Её щёки вспыхнули ещё ярче, но теперь уже от унижения, а не от гнева. Она открыла рот, чтобы возразить, но поняла, что возразить ей нечего. Я был прав по всем пунктам.
Она сделала глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки.
— Хорошо, — процедила она сквозь зубы. — Доктор Пирогов. Я прошу вас помочь мне. Пожалуйста.
Вот теперь это был другой разговор.
— Я подумаю над вашей просьбой, — ответил я, наслаждаясь моментом её бессилия. — Пожалуй, я всё-таки поговорю с ней. Но вы пойдёте со мной. И будете молча наблюдать.
Я собирался преподать ей небольшой урок. Не по неврологии. А по куда более сложной и редкой дисциплине — «управление ипохондриками».
— Доктор Пирогов! Наконец-то! — Золотова просияла, как самовар на ярмарке, едва мы с Серебряковой вошли в её палату. — Я уже думала, вы меня совсем бросили! Эта девочка, — она небрежно кивнула на стоявшую рядом Серебрякову, — всё твердит, что я совершенно здорова. Но я же чувствую себя ужасно!
Серебрякова стояла, скрестив руки на груди, её поза была воплощением сдерживаемого профессионального гнева.
Пока я кивал жалобам Золотовой, делая вид, что внимательно слушаю её очередной рассказ о «блуждающих болях», я сделал то, чего не могла сделать моя коллега.
Я пустил тонкую, почти невидимую струйку Живы в её тело, используя её как сверхточное контрастное вещество, которое подсвечивает любые патологии изнутри. И включил некро-зрение.
И вот оно. Большинство её «болей», как я и предполагал, были фантомами, чистой психосоматикой — тёмными, блуждающими сгустками на энергетической карте её тела.
Но в правом подреберье… там было иное. Слабое, но отчётливое «свечение».