Тусклое, тлеющее пятно, которое не имело никакого отношения к её выдуманным мигреням. Вялотекущее, хроническое воспаление стенки желчного пузыря.
Начальная стадия холецистита. Ни один стандартный анализ крови на этой стадии его бы не показал. Никакая поверхностная пальпация не выявила бы скрытого напряжения.
И уж точно ни один невролог, ищущий проблемы в голове пациентки, не стал бы целенаправленно проверять её желчный пузырь.
Идеально.
Я закончил своё невидимое сканирование и выпрямился.
— Елизавета Андреевна, — начал я мягким, доверительным тоном, — доктор Серебрякова — прекрасный и очень внимательный специалист. Её выводы основаны на объективных данных, и вы должны ей полностью доверять. Ваши анализы действительно в полном порядке.
Золотова уже надула губы, готовая разразиться новой тирадой о том, что её никто не понимает. Серебрякова бросила на меня короткий, благодарный взгляд. Она думала, я играю на её стороне. Как она ошибалась.
— Хотя… — я сделал театральную паузу. Обе женщины замерли и уставились на меня. — Маргарита Владимировна, на всякий случай, чтобы уж точно исключить все возможные варианты, назначьте пациентке УЗИ органов брюшной полости. Сделайте, пожалуйста, особый акцент на желчном пузыре. У меня есть какое-то… смутное подозрение. Возможно, на раннюю стадию холецистита.
— Холецистит? — в голосе Серебряковой прозвучал неприкрытый скепсис. — Но у неё нет ни болей в правом подреберье, ни температуры, ни изменений в биохимии! Симптоматика чисто неврологическая!
— Ранняя стадия. Едва заметная, — спокойно пояснил я. — Иногда она может давать вот такую, странную, отражённую симптоматику. Скорее всего, я ошибаюсь, и вы абсолютно правы. Но лучше проверить, чтобы спать спокойно, не так ли?
Я не просто поставил диагноз. Я дал ей в руки инструмент, которым она сама докажет мою правоту и свою ошибку.
И вышел в коридор, оставляя Серебрякову на растерзание благодарной пациентке. Не успела за мной закрыться дверь, как я услышал торжествующий голос Золотовой:
— Вот видите, милочка! А вы говорили — нервы! Настоящий врач, он сердцем чует, где болит! Сразу всё увидел! А вы меня таблетками от головы пичкать собирались!
План сработал идеально.
Золотова получила вещественное доказательство того, что она «действительно больна», и теперь будет боготворить меня.
А Серебрякова…
Она не будет злиться. Недолго, во всяком случае. Когда первый укол по её самолюбию пройдёт, она, как умный врач, поймёт истинную гениальность моего хода. Я не просто поставил диагноз. Я нашёл элегантный способ избавить нас обоих от этой невыносимой пациентки.
Ведь холецистит — это не неврологическая патология. Как только диагноз подтвердится на УЗИ, Золотову с триумфом переведут в хирургическое отделение, где её проблемой займутся уже совсем другие специалисты.
Её жалобы на мигрень забудутся, и она с энтузиазмом начнёт лечить свой ужасный холецистит. Серебрякова получит свободную койку и избавится от головной боли.
А я избавлюсь от необходимости бегать к ней на консультации. Все в выигрыше.
Нюхль на моём плече беззвучно хмыкнул, видимо, оценив красоту комбинации. Да, репутацию чудо-диагноста нужно поддерживать. И иногда для этого нужно лечить не ту болезнь, на которую жалуется пациент, а ту, которая решит все проблемы.
Нюхль на моём плече беззвучно зашёлся в приступе смеха, трясясь всем своим невидимым тельцем.
Теперь наконец можно дойти до Ливенталей.
Граф заметно нервничал. До операции оставалось всего два дня, и напряжение в палате стало почти осязаемым. Густым, как больничный кисель. Он теребил край одеяла, его взгляд блуждал по комнате, не в силах сосредоточиться на раскрытой книге, лежащей на коленях.
— Все будет хорошо, папа, — Аглая сидела рядом и держала его за руку.
Я видел, как тонкие, серебристые нити её ментальной силы окутывают его, пытаясь сгладить острые пики его страха. Она инстинктивно делала то, на что не способен ни один седативный препарат — делилась с ним своим спокойствием, своей жизненной силой.
— Доктор Пирогов, — голос графа был хриплым и неуверенным, абсолютно не похожим на тот властный тон, к которому он привык. — Скажите честно… каковы шансы?
Он задал самый главный, самый страшный вопрос любого пациента перед большой операцией. Аглая сжала его руку сильнее, с укором посмотрев на меня.
— Шансы на что, ваше сияние? — спокойно спросил я, подходя к кровати. — Шансы на то, что профессор Абросимов проведёт операцию безупречно? Сто процентов. Он гений. Шансы на то, что ваше сердце выдержит наркоз? Девяносто девять процентов. Мы с вами его отлично подготовили. Шансы на то, что вы будете нервничать перед тем, как вам полезут в голову через нос? Тоже сто процентов. Это абсолютно нормальная реакция.