Оставив Костомара в его укрытии с суровым наказом не высовываться и не скрипеть костями, мы с Аглаей с максимально невозмутимыми лицами вернулись в сияющий бальный зал. Бестужев тут же выловил меня из толпы и, взяв под локоть, повлёк к группе военных в парадных мундирах.
— Пирогов! Наконец-то! Позвольте представить — барон Михаил Долгоруков, военный атташе при генеральном штабе.
Передо мной стоял мужчина лет тридцати — подтянутый, с идеальной военной выправкой, но с ленивой, ироничной усмешкой в глазах, которая совершенно не вязалась с его строгим мундиром. Взгляд человека, который видел слишком много, чтобы во что-то искренне верить.
— Наконец-то на этих унылых приёмах появился человек с мозгами, — без предисловий заявил Долгоруков, проигнорировав протянутую для рукопожатия руку и хлопая меня по плечу. — Бестужев уже час расписывает ваши таланты. Обычно он преувеличивает, но тут, похоже, даже преуменьшил.
— Чем обязан такой высокой оценке, барон? — поинтересовался я.
— Видел, как вы сканируете гостей, — он кивнул в сторону генерала Мартынова, который тяжело дышал у стола с закусками. — Старик Мартынов. У него действительно проблемы с сердцем, или вы просто пугаете стариков ради развлечения?
— Стенокардия напряжения, вторая степень, — спокойно ответил я. — Судя по цвету лица и одышке, ресурсов у него ещё года на два, не больше. Если не бросит курить свои сигариллы и нервничать на заседаниях Совета.
— Ха! — Долгоруков громко хлопнул в ладоши, заставив пару дам вздрогнуть. — Я выиграл пари! Поручик Свиридов, этот оптимист, утверждал, что старик протянет пять лет минимум. Будет должен мне ящик французского шампанского!
Интересный типаж.
Не лебезящий аристократ, не перепуганный купец. Циничный прагматик, который воспринимает мир как набор фактов и вероятностей. Мой любимый тип людей. С ними всегда можно договориться.
— А у вас самого, барон, старая травма покоя не даёт, — заметил я как бы между прочим.
Долгоруков замер.
Улыбка сползла с его лица. Он посмотрел на меня совершенно другими глазами — не как на забавного фокусника, а как на… нечто непонятное. Я позволил тонкой, невидимой струйке Живы ощупать его, подтверждая то, что уже увидел глазами.
— Левое плечо, — продолжил я. — Осколочное ранение?
— Туркестан, три года назад, — его голос стал тише. — Лекари вытащили основные осколки, но… Как, чёрт возьми, вы узнали?
— Вы неосознанно бережёте левую руку при жестикуляции, — я начал раскладывать свою дедуктивную цепочку. — Плюс я вижу край характерного рваного шрама над воротником вашего мундира. И главное — остаточная металлическая пыль в тканях после старого ранения создаёт специфическую картину хронического воспаления на энергетическом уровне. Я это вижу. Держу пари, в сырую, дождливую погоду ломит невыносимо?
— Чёрт возьми! — Долгоруков схватил меня за руку, его хватка была железной. — Вы правы! Каждую осень готов на стену лезть. Лекари разводят руками — говорят, привыкайте, ваше сиятельство, военная косточка.
— Осколок размером с рисовое зерно застрял возле плечевого нерва. Он слишком мал для их примитивных магических сканеров, но именно он и даёт постоянное раздражение. Операция несложная, но требует ювелирной точности. Приходите в «Белый Покров», вытащу за полчаса.
— Вы гений! — он снова расхохотался, но на этот раз в его смехе было не превосходство, а искренний, мальчишеский восторг. — К чёрту этикет! Давайте выпьем на брудершафт!
Не дожидаясь моего ответа, он потащил меня к столу с напитками, оставив позади ошеломлённого Бестужева и недоумевающую Аглаю.
В этот вечер я приобрёл не просто нового пациента. Я приобрёл союзника. И, судя по его хватке и положению, союзника очень полезного. Вечер определённо складывался продуктивно.
Долгоруков, увлёкшись обсуждением сортов французского шампанского со своими сослуживцами, на время оставил меня в покое. Это дало мне короткую передышку, которой я не преминул воспользоваться, чтобы оценить общую обстановку в зале.
— Доктор Пирогов, — раздался за спиной холодный, ровный голос, мгновенно заморозивший тёплую атмосферу нашего с Долгоруковым братания.
Я обернулся.
Передо мной стоял граф Воронцов — министр здравоохранения Империи. Семьдесят с лишним лет, седой как лунь, прямой как гвардейский знаменосец.
Его лицо напоминало античную статую — идеальные, правильные черты, но абсолютно лишённое живых эмоций. Глаза — не старческие, выцветшие, а холодные, оценивающие, препарирующие. Когда он подошёл, люди вокруг нас инстинктивно расступились, создавая вакуум.