Противники встали спина к спине. Тяжёлые дуэльные пистолеты в их руках выглядели неуместными, варварскими артефактами в этом мире электричества и автомобилей.
— Расходитесь! — скомандовал главный секундант.
Десять шагов. Скрип полов под сапогами в мёртвой тишине. Разворот.
— Стреляйтесь, господа!
Два хлопка, почти слившиеся в один, разорвали ледяную тишину ночи.
Долгоруков лишь слегка покачнулся, схватившись за левое плечо. Кровь тут же начала проступать тёмным, почти чёрным пятном сквозь белый мундир. Ранение. Болезненное, но не смертельное.
А вот поручик Свиридов… он не вскрикнул, не схватился за рану. Он просто рухнул на мраморный пол, как подкошенная марионетка, у которой внезапно обрезали все нити.
— Врача! — крикнул кто-то из толпы.
Я освободил свой рукав из хватки Аглаи и бросился к упавшему. Опустился на колени, расстегнул его горячий от недавней жизни мундир, ища входное отверстие. Грудь. Живот. Спина.
Ничего.
Никакой крови. Никакого входного отверстия. Белоснежная рубашка была девственно чиста.
Я проверил пульс на сонной артерии — пустота. Приложил ухо к груди — могильная тишина. Поднял веко — зрачок был широким, чёрным, и не реагировал на свет.
Все признаки клинической смерти, но… если его не подстрелили, то от чего он тогда умер? Или не умер?
Глава 17
— Он мёртв! — истерично взвизгнула какая-то дама в изумрудном платье. — Убийца! Барон Долгоруков убил его!
— Это подлое убийство! — выкрикнул молодой офицер, явно приятель Свиридова, выхватывая шпагу из ножен. — Арестовать барона немедленно!
Громкое заявление, если учесть, что Долгоруков правил дуэли не нарушал. Но сейчас все были на эмоциях, и это мало кого интересовало.
Толпа загудела, как встревоженный улей. Ещё минута — и начнётся самосуд. Аристократы обожают драмы, особенно когда кровь уже пролита.
Игнорируя истерические крики и звон стали, я сосредоточился, активируя некро-зрение.
Картина, открывшаяся мне, заставила мысленно выругаться.
Физическое тело Свиридова было абсолютно цело — никаких пулевых ранений, никаких повреждений органов. Но его энергетическая структура… это было поле боя после магической бомбардировки.
Каналы Живы были не просто повреждены — они были выжжены, разорваны в клочья, словно кто-то взорвал внутри него крошечное, злое солнце. И самое интересное — остатки его жизненной силы всё ещё слабо циркулировали в этих обрывках, медленно утекая в ничто.
Он умирал не от пули. Его естество разрывалось на части изнутри.
Магия. Определённо. И очень грязная.
Я снова открыл глаза. Хаос вокруг нарастал.
Несколько офицеров уже окружили Долгорукова, требуя, чтобы он сдал оружие. Бестужев пытался их урезонить, но его никто не слушал.
Игнорируя всё это, я начал методично, сантиметр за сантиметром обыскивать тело Свиридова.
Карманы мундира — пусто. Манжеты — ничего.
Расстегнув верхние пуговицы его мундира, мои пальцы наткнулись на что-то твёрдое и неестественно холодное под тонкой тканью рубашки.
Серебряный медальон на тонкой цепочке.
Старый, потускневший, покрытый тонкой паутиной трещин, как будто от внутреннего напряжения. Из самой глубокой трещины струился едва заметный, призрачный, тёмный дымок, который был виден только моему зрению.
Бинго.
Я сжал холодный металл в кулаке. Теперь всё встало на свои места.
Это была не дуэль. Это было убийство. Изящное, умное и почти идеальное.
«Почти» — потому что они не учли одного. Что на этом приёме будет врач, который умеет смотреть не только на тела, но и на души.
Кто-то из молодых офицеров, приятелей Свиридова, выкрикнул то, о чём подумали все:
— Убийство! На дуэли! Это же подлость!
Все учитывали, что дуэль планировалась до первой крови. Правда, обычно в таких случаях не выбирают огнестрел. Но это уже дело самих дуэлянтов.
— Он даже не ранен! Долгоруков использовал какую-то тёмную магию! — подхватил второй, и толпа ещё сильнее загудела.
— Взять его! Он опозорил честь мундира!
— Я целился в плечо! — Долгоруков попытался перекричать шум, его лицо было бледным от ярости и потери крови. — Моя пуля не могла его убить! Я — офицер, а не палач!
Зачем тогда вообще устраивать дуэль, если они не собирались друг друга убивать? Ну и порядки в этом мире. Одна показуха и ничего больше.
Гул толпы всё нарастал и нарастал.
Я медленно поднялся на ноги. Моё спокойствие было абсолютным контрастом общей истерии.
— ТИХО ВСЕМ!